– Это «Пацанскнй кодекс». Бандит один заказал. Там ещё двадцать шесть пунктов, но я их пока не причесал как надо. Аванс дали – вон какая котлета. – Андрей кивнул на банковскую пачку сторублёвок в красной оплётке, лежавшую тут же на столе.
– Я сегодня тоже заказ получила, – похвалилась Катя. – Батики для одной конторы делать буду – занавески на окна. Окон там – как грязи. Классный заказ.
– Что за контора?
– Корпорация «Тракт» – денег куры не клюют. Даже мастерскую выделяют. Это мне землячество устроило.
Глаза Норушкина замерцали, мысли сделались чёрными, а в голове как будто бы на тонкой ноте завертелась скрипка. Последующие Катины слова сыпались ему в уши, как дождь в придорожный лопух, – он слышал их, но думал о другом: к нему явно проявляют интерес, его обкладываютсовсех сторон, как волка, его хотят прикормить, надеть суровый ошейник, взять на короткий поводок...
– Послушай, – сказал Андрей, – ты про себя мне больше ничего не рассказывай.
– Почему? Ты прежде сам просил.
– Дурак был. Когда про человека, которого любишь, знаешь слишком много, его хочется убить. У нас должно быть только общее прошлое. – Норушкин немного подумал. – И общее настоящее.
Тут зазвонил телефон, и Андрей прервал своё необычайное признание в любви.
На проводе был стряпчий Фома с новостями.
После разговора с ним радужки норушкинских глаз уже не мерцали, но зловеще искрились, а мысли сделались черно-красными, как пожар в шахте. Кажется, вид Андрея смутил даже Мафусаила, поскольку тот повис на жёрдочке вниз головой и притворился мёртвым.
Катя тем временем включила телевизор, где мужественный Бутусов давил узкую шею гитары.
Мрачно склонившись над столом, Норушкин дописал в «Пацанский кодекс»: