Бом – Бом

Андрей хотел выпить вина, но выяснилось, что он не взял в дорогу штопор. И горло у бутылки как на-зло было длинное и узкое – пробку внутрь не про-толкнёшь. Помимо воли, в силу сакраментальной предрасположенности, Андрей задумался: что делать?

– Высоко паришь? – спросила чуткая детка Катя, положив лапку ему на ширинку, после чего двусмыс-ленно посетовала: – Мне с тобой скучно, мне с тобой спать хочется.

– Не могу решить апорию, – непоколебимо ис-поведался Андрей. – Является ли актом созидания строительство машины разрушения?

Бутылку открыли только в Ступине, расковыряв пробку найденным па автостанции гвоздём. Кстати оказались бутерброды с сыром. Да и с ветчиной тоже.

Дождь теперь едва моросил, и окончательно, до капли изошёл, как только вышли из Ступина. А на полпути к Сторожихе небо и вовсе прояснело начи-сто, насквозь, до самого лазоревого донышка.

Андрей снял ветровку. Катя стянула через голову аквамариновый свитер с декоративными кожаны-ми латками.

На луговинах вдоль дороги цвели поздние травы, во всей округе уже давно увядшие; в травах гудели грузные шмели и наряженные в галифе из цветоч-ной пыльцы пчёлы; в цветах бродил хмельной не-ктар. Словно шёл по земле вереницей год, и лето за-стряло здесь, как бронзовый карась в сетке, а осталь-ные зимы прошмыгнули.

Сторожиха встречала их уже у околицы. Должно быть, на улицу высыпала вся деревня – буколические мужики с огрубелыми обветренными лицами, мну-щие в руках выцветшие кепки, бабы в платках, про-стоволосые девки с гладкими загорелыми икрами, бе-логоловая от немеркнущего солнца детвора. Селяне кланялись Андрею с Катей, сокрушённо вздыхали и, как заведённые, с убитым видом повторяли: «Горюем, батюшка, скорбим безутешно».

Андрей остановился и открыто, с хозяйским чув-ством полной безнаказанности оглядел теснящийся на дороге люд. Сторожихинцы, почуяв важность ми-нуты, приумолкли. И тогда стал слышен ветер, тёп-лый, медленный и немного горчащий.

– Вижу, знаете уже. – Норушкин говорил не-громко, но твёрдо и внятно. – Ну что же, вот и я за-ступил.

– Знаем, знаем. Уже ходили в Ступино нын-че, – сказал широкогрудый крепкий старик с седой полубородой-полущетиной и слегка горбатым за-гривком. – В храме свечку ставили за упокой ду-ши Павла Платоновича и за вас молили Пресвятую Богородицу.

В толпе селян Андрей разглядел теперь и дикова-того пастуха, и Фому Караулова, которому, ввиду от-носительной и в определённой мере сковывающей новизны всех прочих лиц, кивнул персонально, как приятелю, чем, кажется, очень ему польстил.

– Вот что, – сказал Норушкин, – мне с вами де-ло надо обговорить. – И для весу добавил: – Важ-ное дело, первостатейное.

– Так пожалуйте – староста наш, Нержан Тихо-ныч, – указал пастух скомканной бейсболкой на от-весившего быстрый поклон старика с загривком.– С ним решайте, а уж мы, будьте покойны, в лепёш-ку... – Некоторое время пастух с подчёркнутой не-решительностью переминался с ноги на ногу, благо-даря этой демонстративной уловке оставляя за собой-бойбой право разомкнуть паузу, потом как будто бы решился: – Прощения просим, Андрей Лексеич, та-бачком не богаты?

– Тебя, брат, как звать? – с приветливой гос-подской миной спросил Норушкин.

– Обережные мы. А звать Степаном.

– Вот что, Степан... – Андрей полез в наплеч-ную сумку и вытащил пакет с сигарами. – На вот, себе возьми и остальным раздай.

– З-э, барин, вы уж сами... – Теперь Степан замялся-мм непритворно, без увёрток. – Нам из ваших–то рук принять куда как слаще...

Катя наблюдала сцену с неприкрытой оторопью. Вид у неё был такой, будто она сунула в плейер си-дишку «Prodigy», а в наушниках грянул старозавет-ный симфонический «Щелкунчик».

Когда Андрей раздал до умиления счастливым мужикам сигары, Катя тепло и влажно выдохнула ему в ухо: «Ты говорил – на дачу к другу...», но Ан-дрей в ответ только улыбнулся.

– Милости просим, Андрей Лексеич, окажите честь – ко мне в домишко, – как только вышли гос-тинцы, обратился к Норушкину не то изрядно суту-лый, не то и вправду немного горбатый староста.

Андрею было неловко, что он не подумал о по-дарках для сторожихинских девок, поэтому, до-вольствуясь первым приглашением, взял Катю за руку и потянул следом за почтительно оглядываю-щимся старостой, судя по корпуленции – вожаком местных ликантропов.

– Чернобыль какой-то... – Детка Катя с опаской косилась на цветущую у забора черёмуху.

Что могла она помнить и знать о Чернобыле? В ту пору в своём Ораниенбауме/Рамбове она ещё, поди, в песочнице производила куличи...

3

«Домишко» старосты оказался большой доброт-ной избой, срубленной из серых – полинялых от дождя и выцветших от солнца, – в полный обхват брёвен, с фасадом в четыре окна, оправленных в рез-ные – звериный стиль – наличники, с большим крыльцом под навесом на столбах и четырёхскат-ной, крытой по дранке толем, что было видно на кромке стрехи, крышей. По всему, строился дом ещё до войны, а то и раньше, но и сейчас, поставленный на бугристый фундамент из связанного цементом валунья, выглядел основательным, надёжным, веч-ным, да, собственно, таким и был.