Болтливый мертвец

— Стихотворение, которое ты нашел в моей книге? — До меня наконец начало доходить. — А не песня о пустом сердце, часом?

— Может быть, и песня, — пожал плечами Шурф. — Когда я изучал книгу, я не находился под воздействием ее чар, поэтому музыки не услышал…

— Зато я ее слышал, — проворчал я. — И ревел, как корова! Гениальный замысел, надо отдать должное его автору: сначала довести человека до ручки, внушить ему, что он навсегда потерял все, что ему было дорого, начиная с себя, любимого, а потом добить несколькими простенькими зарифмованными строчками — тут не захочешь, а зарыдаешь! Хорошо, что там было всего два куплета, а то я наверняка начал бы биться головой о мостовую, в полном соответствии с авторским замыслом!

— Там было не два, а три куплета, — возразил Лонли-Локли.

— Да? — удивился я. — Ну, значит, между вторым и третьим была очень длинная пауза, и ты успел вовремя вытащить меня из этого литературного кошмара…

— Хочешь узнать, как заканчивается это стихотворение Магистра Дрогги Аринриха? — спросил Шурф.

Я был не уверен, что мне действительно этого хочется. Но легче одной рукой повернуть вспять торпедный катер, чем остановить сэра Лонли-Локли, вознамерившегося во что бы то ни стало осветить жизнь ближнего своего благодатным лучом угуландской поэзии!

— Я прочитаю его для тебя, а ты постарайся не цепляться за свои неприятные воспоминания. Просто слушай и наслаждайся, — торжественно сказал он.

Надо отдать должное сэру Лонли-Локли, он умеет читать чужие стихи, как свои собственные: не актерствуя, а отдаваясь внутреннему чувству ритма, так что его тихий голос завораживает и незаметно уводит в сторону от тропы, истоптанной усталыми ступнями миллионов людей, как ритм шаманского бубна.

О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О том поет, что огонь
Сжег все в сердце моем…
О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О том, что вечный лед
Сковал сердце мое…
О чем ветер поет
В пустом сердце моем?
О том, что пламя и лед
Вместе в сердце моем.

— Пламя и лед, — эхом повторил я. — Да, это единственный стоящий выход… Спасибо, Шурф, мне действительно следовало услышать последние строчки.

— Я тоже так подумал, — невозмутимо согласился он.

— Это тот самый редкий случай двойной кодировки произведения, когда внешняя простота формы не мешает компетентному специалисту безошибочно констатировать несомненную глубину содержания. Собственно говоря, указанный признак является характерной особенностью всего пласта магической поэзии, так называемых «странствующих стихов» периода Древней Династии. К сожалению, эксперименты современных авторов по освоению этого метода нельзя определить как успешные, поскольку разрешенной магии, доступной рядовому обывателю, явно недостаточно, чтобы внести в литературное произведение магический заряд, благодаря которому оно становится тождествено ритуальному заклинанию, — авторитетно заключил Дримарондо.

Моя нижняя челюсть с грохотом обрушилась на грудь.

— И давно твоя собака посещает лекции по литературе в Королевской Высокой Школе? — наконец спросил я Шурфа.

— Ну что ты, — серьезно возразил он. — Только публичные лекции в Королевском Университете. К счастью, я дружен со многими тамошними профессорами, и мне удалось договориться, чтобы мою собаку пускали на лекции без сопровождения. Впрочем, Дримарондо выбирался туда всего три раза…

— Этого вполне достаточно, чтобы перенять общепринятую манеру излагать свои мысли, — рассудительно заметил пес. — Что же касается способности воспринимать поэзию — думаю, она у меня врожденная, поскольку пониманию научиться невозможно. Вот толкованию — пожалуй…

— Ну вы даете, ребята! — Я восхищенно покачал головой и тихо рассмеялся, поскольку беседа с начинающим, но весьма талантливым мохнатым литературным критиком по имени Дримарондо показалась мне вполне достойным финалом драматической эпопеи с «Книгой Огненных Страниц».