Большой облом

Пострадавшего звали Алаев, и парнем он оказался своим, незлобивым, несмотря на национальную традицию помнить все хорошее и все плохое до седьмого колена. Вник в ситуацию, скорректировал свои показания, так что Аникееву еще и благодарность вынесли – за неоценимую помощь при задержании особо опасного рецидивиста. Местные менты даже отказывались верить, что Аникеев не опер, а кабинетный «бэх».

А следующим утром позвонила Ксюша и, мешая проклятия с причитаниями, поведала об одном скандальном сюжете, показанном по Центральному телевидению как раз в то время, когда майор Аникеев героически разбирался в ресторане с Чечней. Тот же самый репортер, который однажды его на всю страну прославил, теперь в тех же примерно масштабах ославил. Зачитал за кадром газетный пасквиль, проиллюстрировав текст изображением расстрелянной иномарки и, якобы, до сих пор заикающегося от пережитого стресса миллионерчика. Заикался гражданин Харченко весьма убедительно, Ксюше даже жалко его стало. Аникееву вчуже тоже: выводили его из себя все, то есть вся нуворишская рать, а пострадал только один, – несправедливо… Расстроенная супруга предлагала переехать на Украину – там-де и порядка больше, и жулью, как у нас, не потворствуют, и Аникеева, как опытного кадра, примут с распростертыми объятиями. Аникеев в ответ хмыкал, гмыкал, вздыхал, успокаивал, возражал. У них там нынче мовь державная – хрен выговоришь, а выговоришь, так со смеху помрешь. Жена кровно обиделась, хотя сама в этой мови разбиралась немногим лучше мужа…

Перед самым отбоем позвонил Сичинава. Поинтересовался самочувствием, погодой, ценами. Аникеев преамбулой пренебрег, спросил прямо: писать ему заявление по собственному желанию или его приказом по шапке. Нугзар Константинович замялся, после чего завел неуверенные речи о вакантном месте в рыбнадзоре, куда можно оформиться переводом, без прерывания стажа. Аникеев напряженно молчал, пытаясь представить реакцию Ксюши. Оптимизма эти попытки ему не прибавили. Наконец решился. Будь что будет. Спасибо вам огромное, товарищ полковник, но я мент, а не ихтиолог. Посылаю заяву заказным. Сичинава тяжело вздохнул: оправдываешь мои лучшие ожидания, майор. На прощание пообещал вернуть в органы через пару лет, как только все уляжется, утрясется и забудется. Если, конечно, ты к тому времени не передумаешь возвращаться, Александр…

Так Аникеев на сороковом году жизни оказался в отставке. Отнюдь не почетной, без вещевого довольствия и денежного содержания. Домой, естественно, возвращаться не хотелось, да податься было некуда.