Болезнь Портного

— Ну, где он уже? — стонет мама всякий раз, когда из тьмы выныривают фары машины и… увы, автомобиль проезжает мимо. Где же, где же наш Одиссей? Дядя Хаим уже приехал, и Ландау из дома напротив уже вернулся, и Сильверштейны уже приступили к ужину — к пяти часам сорока пяти минутам все, кроме моего папы, вернулись в родные гнезда. А по радио передают, что с Северного Полюса в сторону Ньюарка уже движется буран. Все, можно звонить «Такерману и Фарберу», заказывать похороны и рассылать приглашения на поминки. Да-да, стоит только дорогам покрыться гололедицей — и отца, опаздывающего к ужину на пятнадцать минут, вычеркивают из списка живых. Конечно, он врезался в телеграфный столб и лежит теперь где-то на дороге в луже собственной крови. Мама входит в кухню. Лицо ее словно сошло с картин Эль Греко.

— Бедные мои изголодавшиеся армяне, — говорит она прерывающимся от волнения голосом. — Начинайте кушать, родные — ждать больше нет смысла.

А кто бы на ее месте горевал меньше? Вы только подумайте, что ее ждет впереди — двое детей лишились отца, а сама она потеряла мужа и кормильца. И как нелепо! Просто в тот момент, когда ее несчастный супруг отправился в путь домой, вдруг повалил снег.

Я тем временем прикидываю, не придется ли мне — раз уж папа умер — подрабатывать после школы и по выходным, а значит, лишить себя удовольствия кататься на коньках вместе с шиксами. А ведь я пока не успел даже перемолвиться с ними словечком. Я просто боюсь в их присутствии открывать рот — вдруг не смогу произнести ни слова? Или скажу что-то не то? «Портной, да-да, это старинная французская фамилия, искаженное «пор нуар», что означает «черная дверь» или «черные ворота». Дело в том, что в средние века ворота нашего фамильного поместья были выкрашены в черный…» — и так далее, и тому подобное. Нет-нет, стоит им услышать, что моя фамилия оканчивается на «ой» — и на том все и кончится. Ну, тогда… Тогда назовусь Элом Портом. Или Элом Парсонсом! «Здавствуйте, мисс Маккой. Вы не будете возражать, если я покатаюсь с вами? Меня зовут Эл Парсонс…» Но разве Алан не такое же еврейское имя, как Александр? Конечно, есть Алан Ладд но моего приятеля, игрока нашей сборной по софтболу, тоже зовут Аланом. А фамилия его — Рубин. А если она услышит, что я учусь в Викуахик-Хай?! Ах, какая разница: я могу назвать себя вымышленным именем, могу солгать про школу… Но куда я дену свой чертов нос?! «Вы очень симпатичный молодой человек, мистер Пор-Нуар, но почему вы прикрываете лицо?» Потому что я внезапно лишился носа! Потому что кончилось мое детство, и вместе с ним канула в небытие симпатичная кнопочка, на которую не могли налюбоваться все мамины знакомые. Кончилось детство, и — о чудо! ты глянь! — мой нос устремился к небесам. Пор Нуар, Парсонс… да у тебя на роже написано ЕВРЕЙ, братишка. Вы посмотрите на его шнобель, Господи! Это не нос, это хобот! Пшел вон, жиденок! Убирайся с катка и оставь этих девочек в покое!

И это правда. Я ложусь на кухонный стол щекой, подложив под нее фирменный бланк папиной конторы, и обвожу свой профиль карандашом. Это кошмар! Как это приключилось со мной, мама? Я ведь был таким симпатягой, когда лежал в коляске! У переносицы мой шнобель устремляется к небесам, а нижняя его часть — начиная с середины склона, примерно с того места, где заканчивается хрящ, — резко загибается ко рту. Еще два-три года — и я попросту буду не в состоянии принимать пищу! Эта штуковина преградит ей дорогу! Нет! Нет! Этого не может быть! Я отправляюсь в ванную, становлюсь перед зеркалом, и двумя пальцами приподнимаю вверх крылья носа. В профиль смотрится весьма недурно, но анфас… Там, где обычно находится верхняя губа, теперь сверкают зубы и десны. Тоже мне гой. Я похож на Багза Банни! Тогда я вырезаю из картонок, которые вкладывают в рубашки в прачечной, два треугольничка и приклеиваю их скотчем к обеим сторонам носа, восстанавливая таким образом былую изящность носа… утраченную навеки! Похоже, что горбинка — горб! — на моем носу пошла в рост именно в те дни, когда я впервые обнаружил в Ирвингтонском парке катающихся на коньках шикс — словно хрящ моего носа решил стать тайным агентом, работающим на моих родителей. Кататься на коньках с шиксами?! Только попробуй, умник! Помнишь Пиноккио? Так вот: то, что случилось с ним, не идет ни в какое сравнение с тем, что произойдет с тобой. Они будут смеяться и хохотать, свистеть и улюлюкать — хуже того: они станут обзывать тебя Гольдбергом, заставляя тебя кипеть от злости и возмущения. Над кем, по-твоему, они все время смеются? Над тобой! Над худющим жидом с громадным шнобелем, который ездит за ними по кругу, не в силах вымолвить ни слова!

— Пожалуйста, оставь в покое свой нос! — говорит мама. — Меня не интересует, Алекс, что у тебя там растет внутри. Мы все-таки обедаем.

— Но он слишком большой.

— Кто? Кто слишком большой? — спрашивает отец.

— Мой нос! — кричу я.

— Ради Бога! Он придает тебе оригинальность, подчеркивает твою характерную особенность, — заявляет мама. — Так что оставь его в покое.