В 1800 году Биша определил жизнь как «совокупность функций, противостоящих смерти». Этот контраст между жизнью и смертью был низведен до контраста между жизнью и болезнью. Болезнь (приравниваемая теперь к смерти) – это то, что противостоит жизни.
В 1916 году, в «Социализме и культуре» Грамши изобличал мышление:
согласно которому культура – энциклопедическое знание. <…> Такая форма культуры способствует развитию бледного и бескрылого интеллектуализма <…>, породившего целую толпу хвастунов и мечтателей, которые представляют бóльшую угрозу для здоровой общественной жизни, чем туберкулез и сифилис для красоты и здоровья тела. <…>
В 1919 году Мандельштам так воздавал хвалу Пастернаку:
Стихи Пастернака почитать – горло прочистить, дыхание укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны для туберкулеза. У нас сейчас нет более здоровой поэзии. Это – кумыс после американского молока[37].
А Маринетти, развенчивая коммунизм в 1920 году, писал:
Коммунизм – это обострение бюрократического рака, который всегда снедал человечество. Немецкий рак, продукт типично немецкого лабораторного подхода. Всякая педантичная препараторская работа антигуманна. <…>
Итальянский писатель-протофашист обвиняет коммунизм в тех же грехах: искусственность, педантизм, ортодоксальность, безжизненность – в каких уличает буржуазную идею культуры будущий основатель итальянской коммунистической партии («Она [эта идея] действительно вредоносна, особенно для пролетариата», – говорит Грамши). Образы туберкулеза и рака регулярно привлекались для описания репрессивной политики и идеалов, притом что репрессии понимались как явление, лишающее силы (ТБ), или гибкости и спонтанности (рак). Современные метафоры болезни определяют идеал общественного здоровья как аналогию здоровья физического – идеал настолько же аполитичный, насколько взывающий к новому политическому порядку.
Порядок – одна из старейших тем политической философии, и если уместно сравнивать полис с организмом, то так же уместно сравнивать беспорядок в обществе с болезнью. Классические формулировки, где содержится аналогия между политическим хаосом и болезнью – от Платона до, скажем, Гоббса, – предполагают осуществление классической медицинской (и политической) идеи равновесия. Болезнь происходит от дисбаланса. Лечение направлено на восстановление равновесия – а в политических терминах, на восстановление иерархии. Прогноз в основном оптимистичен. Общество, по определению, не подвержено смертельным болезням.
Когда Макиавелли использует образ болезни, то исходит из посылки, что болезнь можно излечить. «Чахотку, – писал он, – на начальной стадии легко излечить, но сложно распознать; если же ее не распознали вовремя и не применили верных методов лечения, ее становится просто распознать и сложно излечить. То же самое происходит в государственных делах: предвидя их ход заранее, что доступно только людям талантливым, можно достаточно скоро излечить нарождающееся зло; но, когда, от недостатка предвидения, зло возрастает до той степени, что становится очевидным каждому, спасения нет».
Макиавелли приводит в пример туберкулез как болезнь, развитие которой можно прервать, если обнаружить ее на ранней стадии (когда ее симптомы еле различимы). При достаточной прозорливости течение болезни обратимо; то же относится к хаосу в государственной жизни. Макиавелли приводит метафору болезни, которая соотносится не столько с обществом, сколько с искусством управления государством: подобно тому как благоразумие необходимо при лечении серьезных заболеваний, так прозорливость необходима для контроля над социальными кризисами. Здесь мы имеем дело с метафорой о прозорливости и призывом к прозорливости.