…Как отличить, каким проходом пользоваться: для этого нужно снять перчатку и приложить голую ладонь к той стене, что справа от тебя. Закрыть глаза, остановить дыхание, отвлечься от биения сердца, которое в такую минуту не упустит напомнить о себе, словом — обратиться в слух… прикладывать ухо бесполезно, оно слишком чувствительно к посторонним шумам, а в мтавинском кохлеаре никогда не бывает абсолютной тишины, и если поначалу кажется, что тишина накрывает тебя тяжелым ватным одеялом, то уже спустя минуту в этой вате обнаруживаются прорехи, где-то что-то шуршит, капает, журчит, подвывает, с машинной размеренностью посту-кивает твердым о твердое, и все это тихо, очень тихо, но отовсюду и одновременно… так вот: приложить ладонь и затаиться, и в своем проходе очень скоро откуда-то с нижних ярусов сквозь толщу камня, что характерно — под острым углом, именно под острым… как можно наощупь вдруг понять, что есть угол, да еще острый, объяснению не поддается, это какая-то местная тактильная иллюзия… придет особенный, повторяющийся через равные промежутки короткий звук технической природы, как будто незримый хозяин подземелья из сострадания дает тебе подсказку… только в своем проходе, только через ладонь и с сугубой чуткостью, в других проходах ничего похожего не случается, хотя по невнимательности кое-где можно и обмануться… я сама несколько раз обманывалась и убредала в темноту, запустение и необитаемость, но, к счастью, всегда успевала заметить оплошность и вернуться к исходной точке. Я не без труда стягиваю перчатку: скафандр сопротивляется моему безрассудству, тянет за перчаткой какие-то прозрачные пленки и волокна, но скоро, отчаявшись вернуть меня в русло здравомыслия, сдается. По привычке начинаю прослушивать с левого прохода: с ним отчего-то была связана наибольшая вероятность благоприятного исхода. Но не в этот раз. Разумеется, за тринадцать лет многое могло измениться. Вплоть до того, что заветный сигнал мог угаснуть вовсе или незримые механизмы, ответственные за режим конфиденциальности внутри кохлеара, могли сменить кодовые последовательности. Повторяю ритуал с центральным проходом: та же история. Еще одна попытка, и я в разочаровании, ни на один вопрос не найдя ответа, ни одной душевной трещины не склеив, ни одного разрыва в памяти не зарастив, возвращаюсь на корабль, к Джильде под крылышко, огребать заслуженную вздрючку и уносить свою тощую задницу на матушку-Землю, которая и не таких неудачниц принимала в свои утешительные объятия… И тут же совершаю для себя открытие, уж не знаю, из какого разряда, неприятных или наоборот: никуда я отсюда не денусь. Коли не получится — отступлю к развилке, как делала и раньше. А потом вернусь и буду испытывать удачу снова и снова. Пока не добьюсь своего. Ведь это же так очевидно: если сейчас я сбегу на корабль, то уже со стопроцентной гарантией, ни при каких обстоятельствах, что бы я ни говорила, какие бы клятвы ни давала, какие мольбы ни возносила к небесам и отправляла в преисподнюю — никогда, никогда, никогда я здесь больше не окажусь. И опять за мною увязалось это проклятое «никогда»!.. Подношу ладонь к стенке правого прохода.
…Есть громадный соблазн включить связь и обрадовать Джильду тем обстоятельством, что я все еще жива, вполне благополучна и полна творческих планов. Соблазны полагается преодолевать. Во время движения мой взгляд непроизвольно сползает под ноги. Что я ожидаю там найти? Забытую детскую игрушку? У меня не было игрушек. Еще одно объяснение моей мизантропии. Отпечаток ноги в крофтовском ботинке? Все давно стерлось движением воздуха и подземных масс. Лабиринт только кажется неподвижным. На самом деле он живет, перемещается в четвертом измерении, изредка сползая в декартовы метрики. И заодно стирая все следы чужеродного пребывания. В этом состоит его охранительная функция. Потому-то никто из спасателей ничего и не нашел. Любопытно, на что я рассчитываю? Когда-то я была его частью, элементом конструкции, я была встроена в четырехмерность, поскольку родилась внутри нее. Но теперь все изменилось: не скажу, что против воли, но я была отлучена от него, соединительная пуповина с кохлеаром оборвалась, и то, что я вернулась, ничего уже для лабиринта не значит. Я чужая, что бы о себе ни мнила, на что бы ни надеялась. И вполне возможно, что все мои психологические игры с человеческим окружением, вся моя ложь, все жертвы были напрасны… Однако же я намерена получить свидетельство об этом из первоисточника.