Боль с привкусом дикой рябины (СИ)

— У нас ничего не в порядке, отец, и больше никогда не будет, — устало произносит он наконец. — Вы причиняли мне боль. Вы бросили меня именно в тот момент, когда я нуждался в вас больше всего на свете, бросили, просто ушли, помните такое?

— Как после всего этого, после столетий, проклятых тысячелетий проведенных в кромешном мраке, утопая в боли, причиненной вами, вы вообще можете думать, что сейчас у нас может быть все в порядке?

Трандуил молчит долгие несколько мгновений, пристально вглядываясь в его раскрасневшееся лицо, прежде чем задать наконец вопрос, услышать который Леголас был действительно не готов:

— Ты ненавидишь меня? — спрашивает он каким-то бесцветным, серым голосом, и Леголас отшатывается назад.

Ненавидит?

— Я… Я не знаю, — растерянно произносит принц, широко распахнув глаза. — Правда не знаю. Хотел бы я сказать, что ненавижу вас, потому что я, Моргот возьми, имею на это полное право и вы знаете это. Но я не могу, просто не могу.

— Вы ведь мой отец, а значит я должен любить вас и почитать, пусть сами мысли о том мне глубоко противны; но в то же время, я должен ненавидеть вас за все то, что вы сделали. И я не знаю… — Леголас потерянно глядит на неподвижную фигуру отца напротив, ощущая, как весь привычный мир трещит по швам. Почему? Почему все так ужасающе сложно?…

— Я запутался. Просто запутался, понимаешь? Я не знаю, ненавижу ли тебя, или вовсе люблю; не знаю, хочу ли жить или все еще желаю умереть; не знаю, что должен делать дальше, не знаю… Да я ничего не знаю, по правде говоря! Я хочу, больше всего на свете хочу вернуться в прошлое, когда все было хорошо, хочу, чтобы ты снова любил меня, хочу обратно своего доброго аda, хочу чтобы не было больше никаких проблем и сложностей…

— Но одновременно с этим хочу, чтобы ты ненавидел меня и дальше, потому что просто не понимаю, что я должен был бы делать с твоей любовью; хочу, чтобы этот кошмар наяву продолжался, потому что хоть так я понимаю, что я жив на самом деле…

— Хочу, чтобы продолжалась война, хочу, чтобы она и не заканчивалась никогда, и плевать мне как это по-детски, как эгоистично, потому что только так я кому-то действительно нужен, только так я не ощущаю себя бесполезным, понимаешь? Но я все еще не знаю, хочу ли жить или мне стоит умереть. Я запутался, пап. Просто запутался и ничего не понимаю…

Леголас выдыхает, обхватывая себя за плечи. Валар, почему же все так сложно? Почему так сложно понять, что происходит в собственной голове; чего ты хочешь на самом деле?

Понять, о чем же думает сейчас отец, прожигающий его немигающим взглядом, почему так хмурится, почему его сердце стучит так оглушительно громко?…

А после Трандуил делает быстрый шаг вперед, резко притягивая его к груди и обнимая.

Леголас замирает на мгновение, пытаясь понять, не спит ли он. Неужто очередная игра больного воображения? Эру, это… странно. И даже немного страшно.

Но отец теплый, его сердце по-прежнему чудовищно громко бьется, а волосы пахнут диковиной смесью запахов рябины, мороза и хвои. И тогда Леголасу не остается другого выхода, кроме как принять, что это — не сон, а реальность.

— Сейчас все не в порядке, я знаю, — тихо произносит отец, похоже, даже не думая о том, чтобы отстраниться, и Леголас с неловким удивлением отмечает, как же это, Моргот возьми, приятно. Его маленькое счастье, состоящее лишь из чувства защищенности и полного спокойствия. — Но что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

— Назови мне причины, чтобы жить. Скажи, прошу, скажи хоть одну, любую совершенно, а я… я же попытаюсь понять.

Настоящее счастье. Быть может, даже чуть длиннее вечности.

— Я назову тебе сотню, дитя мое. Клянусь.