Бойцы тихого фронта

На небольшой полочке в нише был устроен семейный алтарь. Большая часть народа этой страны исповедовала религию, отличавшуюся от европейской. Широкое распространение в Китае получило конфуцианство (в сущности, это не религия, а этическая философская система поведения), таоизм (самая древняя религия китайцев, которая приближается к нашим понятиям о вере, так как основывается на почитании бога Тао), буддизм, самой же распространенной религией был культ предков. Сторонники этого культа хранили прах своих предков в семейном алтаре. Дом, куда мы пришли, очевидно, принадлежал последователям этого культа. Коль речь зашла о религии, хотелось бы между прочим упомянуть и о новой религии, получившей широкое распространение (правда, насажденной насильственным путем) в пределах нынешнего Китая, — о культе Мао. Цитаты из его сочинений, превращенные в священные догмы, его портреты, значки с его изображениями, торжественные оды, кантаты и восхваления захлестнули всю страну, как воды Янцзы весной, засорили душу этого народа пустословием и псевдоистинами, вытеснив единственную великую религию пролетариата — веру в социальную справедливость, равноправие, мир и счастье трудящихся на земле…

Чен подождал, пока мужчины — их было ровно десять человек — рассядутся, и представил меня им на китайском языке, отдельные слова и фразы которого я уже начал понимать и даже произносить. Все повернулись к нему и слушали его внимательно. Они были предупреждены о том, кто посетит их этой ночью, но когда Чен сообщил им, что «прибыл советский товарищ», их лица заметно оживились. Некоторые украдкой рассматривали мою одежду, лицо, они, казалось, старались проникнуть в мои мысли.

В ответ на слова Чена, которые он произнес, повернувшись вполоборота ко мне, один из сидящих в комнате встал, сказал несколько фраз и вежливо поклонился мне.

— Боевая десятка товарища Лиена, — перевел мне на русский язык Чей, — выражает свои самые лучшие чувства русскому товарищу и свою преданность.

Я вежливо поклонился всем. Ритуал взаимного уважения обязателен для любых классов и сословий в этой стране. После этого Чен снова обратился ко мне:

— Товарищ Ван, они ждут вашего выступления.

Я подготовился к этому. Я уже присутствовал на подобных собраниях в центральных и восточных провинциях Китая, в рабочих центрах, составляющих целую сеть боевых организаций. Повсюду они проходили по одному и тому же регламенту, и у меня создалось такое ощущение, будто я присутствую в одном и том же коллективе. Да и люди казались похожими: и по скромной одежде, и по поведению, и по кроткому молчанию, и по выражению лиц и глаз.

— Я передаю вам братские поздравления русских рабочих и крестьян, всего советского народа, — начал я, и Чен стал переводить.

Я заверил их, что в лице Советского Союза революционный Китай имел и всегда будет иметь верного союзника и брата, что Советский Союз не покинет китайский народ в борьбе против контрреволюции и империалистических угнетателей, что партия большевиков будет продолжать оказывать помощь Коммунистической партии и китайской революции…

Я коротко рассказал, какие задачи стояли перед нелегальными группами партии большевиков в эпоху царизма, подробно остановился на формах их работы, рассказал, как эти группы участвовали в нелегальной борьбе, какие средства использовали для своего вооружения и обучения, для поддержания контактов между собой, а также с руководителями десятки. Потом я остановился на революционной дисциплине, на необходимости хранить в абсолютной тайне свою принадлежность к боевой группе, ее численный состав, имена членов и руководителя, а также задачи…

Говоря, я внимательно наблюдал за людьми, сидящими напротив меня в бедном жилище рабочего. Освещенные бумажным фонариком, их лица казались еще более желтыми, я видел, как постепенно они оживляются, в глазах появляется блеск. Это были жители северных провинций. Кожа их широких, скуластых лиц была бледно-желтая, постоянный тяжкий труд, хроническое недоедание оставили на них множество морщин. На вид им можно было дать от тридцати до пятидесяти лет. Все они были рабочие. Это безошибочно угадывалось по их ветхой одежде и по худобе.

Я закончил свое выступление вопросом, есть ли среди них курильщики опиума.

Когда Чен перевел мой вопрос, встали четверо. У них лихорадочно блестели глаза, лица были бледней и морщинистей, чем у других. Они казались старичками, хотя были не старше остальных.

Я кивнул головой, и эти четверо так же молча сели, не стесняясь ни меня, ни остальных.

— Опиум такое же большое зло, — не выдержал я, — как империализм и контрреволюция… — Я подождал, чтобы Чен перевел, и продолжил: — Это зло разрушает организм исподтишка, беспощадно, ослабляет мускулы борца, затуманивает сознание, лишает воли к сопротивлению. Опиум — союзник контрреволюции…