Бойницы Марса

"Но пусть это тебя не беспокоит, Троеножка, мы забудем, что ты чуть-чуть отличаешься от других кошек, - с горечью думал он. - Ты охотишься в одиночку. Спариваешься с себе подобными, но только потому, что в этот момент тебе больше всего этого хочется. Ты не создаешь себе единого божества из себе же подобных и не поклоняешься ему, не тоскуешь по столетьям света этой империи, молчаливо не изводишь себя из-за этого и не льешь смиренно свою кровь на этот космический жертвенник.

Ты не даешь провести себя, слыша, как под тысячью разных лун лают собаки о величии человечества или как вздыхает от пресыщения бессловесный благодарный скот, благодарно пережевывающий свою жвачку под красными, зелеными и лиловыми солнцами. Ты принимаешь нас как что-то иногда полезное для тебя. Ты входишь на наши космические корабли так же, как приходила к нашим кострам. Ты используешь нас. Но когда мы уйдем, ты не будешь чахнуть на наших могилах или умирать от голода в загоне. Ты обойдешься без нас или, по крайней мере, попытаешься это сделать".

Кошка мяукнула, и он бросил ей кусочек мяса, который она проворно поймала, приподнявшись на двух здоровых задних лапах. Наблюдая, с какой грациозностью она им лакомится (хотя от истощения у несчастной выпирали ребра), он вдруг отчетливо увидел перед собой лицо Кеннета, такое же, каким он видел его последний раз на Альфе Центавре-Duo *. Оно казалось реальным, даже отбрасывало тень в бордо

* Два (лат.).

вых сумерках. Полные интеллигентные губы с бороздками морщинок в углах, исподволь оценивающие глаза, желтоватая от долгого пребывания в космосе кожа - все как тогда, когда они жили в одной комнате в "Знамении Сгоревшего Самолета". Но сейчас в этом лице были живость и какая-то искорка, то, чего раньше он не замечал. Он не решался приблизиться к этой иллюзии, хотя и очень хотел. Только смотрел. Потом сверху до него донесся топот сапог, и кошка, сгорбив заднюю часть своего тела, совсем как трипедал, быстро поскакала прочь. Видение исчезло. Он долго сидел, пристально всматриваясь в то место, где видел кошку, испытывая незнакомое чувство мучительной горечи, будто умерло единственное в мире стоящее существо. Затем с увлеченностью двухлетнего ребенка он принялся за еду, иногда застывая на некоторое время с наполненной ложкой супа в руке.

Была ночь. Как два утомленных глаза, сквозь белесую дымку проглядывали красноватые луны, и в обступивших его тенях все пришло в движение. Он выглянул украдкой, напряженно всматриваясь в темноту, но из-за неровного, искореженного ландшафта разобрать что-либо было тяжело. Слева, из подземного убежища, появились три человека. Они шли, о чем-то перешептываясь и приглушенно смеясь. Один из них, кого он хорошо знал (коренастый солдат с огромными глазами, растянутым в глупой улыбке ртом и рыжеватой щетиной на подбородке), приветливо ему улыбнулся, подчеркивая таким образом легкость полученного задания. Потом они припали к земле я поползли в сторону, где, предположительно, залегли вражеские (шести- или восьминогие?) разведчики. Скоро он потерял их из виду. В ожидании неприятеля оружие он держал наизготовку.

Почему он так слабо ненавидел вражеских солдат? Не больше чем ненавидит песчаных драконов охотящийся на них марсианин. Его отношение к врагам было сдержанным, почти отвлеченным. Как он мог ненавидеть что-то, что так сильно отличается от него? Он мог только изумляться, что и оно обладает разумом. Нет, враг был просто мишенью, хотя и опасной мишенью. Однажды он видел, как одному из солдат противника удалось избежать смерти, и это доставило ему такую радость, что он захотел по-дружески помахать этому существу рукой, даже если в ответ оно могло только пошевелить своим щупальцем. Но что касается людей, с которыми он сражался плечо к плечу, то для них он делал вид, что лица марсиан, голоса, телодвижения ему отвратительны. Клял их, как проклинает их любой другой. Одни и те же ругательства в их адрес, избитые фразы и шутки. И все до такой степени преувеличено, что создавалось впечатление, будто его носом макали в отбросы. Еще бы - ведь каждый из окружающих его людей был такой же частью жалкого, лживого, обожающего самого себя галактического роя, как и он.

Интересно, а может, он вот так же сильно ненавидел и людей из бюро на Альтаире-Una *? Почти вне всякого сомнения. Он воскресил в памяти уже практически забытые случаи, когда раздражался из-за сущих пустяков, казавшихся просто ужасными в те долгие часы, тянувшиеся между завываниями скрипки табельного таймера. Но там были спасительные отдушины, своеобразные амортизаторы стрессов, делавшие жизнь вполне сносной и создавшие, кроме того, иллюзию значимости.

Здесь же ничего подобного не было, и все это знали.

Они не имели права даже подшучивать на эту тему и продолжали обманывать себя дальше.