Бойня

Из почтения к принцессе Мейнард снял шляпу и держал ее прижатой к груди. Его светлые седеющие волосы были скромно расчесаны на пробор. Он едва не извивался от желания угодить принцессе и в то же время очернить ее жокея. Я побаивался, что ему все же удастся убедить ее в том, что да, видимо, на этот раз Кит Филдинг действительно был жесток с ее лошадью...

Ну что ж... Рубцов на шкуре Каскада они не найдут: хлыстом я почти не пользовался. Соперник шел так близко, что когда я вскинул руку, то обнаружил, что буду подхлестывать не Каскада, а его лошадь. Мейнард наверняка видел, как я занес руку; но коня я гнал поводом, шенкелями и своей яростью.

На душе Каскада — если у него таковая имелась — действительно могли остаться рубцы, но на шкуре они не проступят.

Я с большим облегчением увидел, как принцесса присоединилась к группе своих знакомых, а Дасти с видимым неодобрением снова накрыл Каскада попоной и приказал конюху, державшему коня под уздцы, отвести его в денник. Каскад шел, устало опустив голову, измотанный до последней степени. «Извини, дружок, — подумал я. — Извини. Это Литси во всем виноват».

Снимая с себя цвета принцессы и переодеваясь к следующей скачке, я с благодарностью думал, что она таки устояла перед доводами Мейнарда. Касилия знала о вражде между мною и Аллардеком, потому что Бобби однажды рассказал ей об этом, еще в ноябре, и она явно все запомнила, хотя никогда не упоминала об этом. Пожалуй, того, что я до полусмерти загнал ее лошадь, было недостаточно, чтобы она выдала меня моему врагу.

Во время следующей скачки я ни на миг не забывал о том, что мой враг следит за мной. Я проскакал свои две мили и пришел четвертым. После этого снова переоделся в цвета принцессы и вернулся на выводной круг для главного события дня: трехмильного стипль-чеза, который считался генеральной репетицией Большого национального.

Против обыкновения, принцесса не ждала меня в паддоке, и я некоторое время стоял в одиночестве, глядя, как конюх вываживает ее крепыша Котопакси. Как и многих из лошадей принцессы, его назвали в честь горы, и этому коню его имя вполне подходило: крупный, сухопарый, мосластый, темно-гнедой, с серыми пятнами на крупе, похожими на грязный снег. Ему было восемь лет, он как раз достиг полного расцвета, и я поверил, что через месяц мне наконец-то удастся выиграть большую скачку.

Мне случалось выигрывать почти все скачки — кроме Большого национального. Там я приходил вторым, третьим, четвертым — но первым ни разу.

Если повезет, Котопакси поможет мне нарушить эту печальную традицию.

Подошедший Дасти развеял мои приятные мечты.

— Где принцесса? — спросил он.

— Не знаю.

— Она бы не стала пропускать старину Пакси.

Невысокий, пожилой, с обветренным лицом и всегда подозрительный, он смотрел на меня обвиняюще, словно я что-то знаю и не желаю говорить.

Дасти зависел от меня по работе, как и я от него, но мы никогда не нравились друг другу. Он при каждом удобном случае старался мне напомнить, что, будь я хоть трижды чемпионом, выигрываю я лишь благодаря тяжелому труду конюхов — в том числе, разумеется, и его самого. Его поведение по отношению ко мне доходило временами до грубости, но он никогда не переступал черты, за которой начиналось неприкрытое хамство, и я это сносил, потому что он на самом деле был хорошим конюхом и насчет своих помощников был прав, и к тому же у меня все равно не было выбора. Поскольку Уайкем перестал ездить на скачки, забота о лошадях всецело возлагалась на Дасти, а забота о лошадях — это главное.

— Каскад еле ноги передвигает, — сказал Дасти, угрюмо глядя на меня.

— Он не хромает, — мягко заметил я.

— Он еще с месяц оправиться не сможет!

Я не ответил. Я огляделся, ища принцессу, но ее по-прежнему не было видно. Мне хотелось знать, что там наговорил ей Мейнард, но было похоже на то, что мне придется подождать. Странно, что она не пришла в паддок. Почти все владельцы лошадей любят выходить в паддок перед скачками, а принцесса появлялась там непременно. Более того, она особенно гордилась Котопакси и любила его больше всех. Она всю зиму рассуждала о его шансах на победу в Национальном.

Шли минуты. Жокеям подали сигнал садиться в седло, и Дасти, как обычно, ловко подсадил меня. Я выехал на дорожку, надеясь, что ничего серьезного не случилось. По дороге к старту я успел взглянуть в сторону личной ложи принцессы, расположенной на самом верху трибун, ожидая увидеть ее там вместе со знакомыми.

Однако на балконе никого не было. Я впервые ощутил настоящую тревогу. Если бы ей пришлось внезапно уехать с ипподрома, она бы непременно предупредила меня. Не так уж трудно было меня найти: я все время стоял здесь, в паддоке. Хотя, конечно, сообщение могли и забыть передать. Вряд ли слова:

«Скажите Киту Филдингу, что принцесса Касилия уехала домой» — сочтут информацией первостепенной важности.

Я подъехал к старту, думая, что со временем я все узнаю, и надеясь, что она не получила дурных вестей о своем болезненном и старом, прикованном к инвалидной коляске муже.