Боярин Осетровский

Да, она, конечно, подъехала роскошнее, чем я — в крытых расписных санях, запряженных тройкой белых коней — у меня в голове даже какая-то мелодия заиграла — со свитой из пары десятков стрельцов в оранжевых кафтанах… Нет, конечно, Мурин одним своим Мертвым Словом мог положить их всех, так же, как в мангазейском соборе… Именно поэтому я его с собой и не взял. Не потому что пожалел стрельцов, а потому, что у каждого Слова есть откат. И у Мертвого Слова он особенно неприятен — с определенной долей вероятности, и чем больше народу ты этим Словом накрываешь, тем эта вероятность выше, после произнесения Слова ты сам упадешь мертвым. В общем, такая себе игра в русскую рулетку. И, самое главное — этот гад еще и пытался скрыть от меня последствия! А когда я все же их выпытал и выматерил его за риск — развел руками и сказал, что ради своего боярина готов и умереть. Мол, все равно когда-то предстоит, так какая разница — когда. Самурай-фаталист хренов!

В общем, по сравнению с боярыней я откровенно не смотрелся: сижу на каком-то табуретике, а вся моя свита — Ржевский, да три охотника из отряда Нафани, Александр, Дорофей и Ефрем. Что? Македонский всех солдат своей армии по имени знал, а у меня их всего-то двенадцать — утром еще двое охотников пришли. Стыдно не запомнить. Еще, конечно, стыдно, что одеты они как охотники, то есть слегка смахивают на бомжей — вооруженных, правда, но бомжей. Надо все же восстанавливать стрелецкий полк Осетровских и пошить им форменные кафтаны. Кстати, знаете, какого цвета у моих стрельцов должны быть кафтаны? Осетрового, естественно! Я сначала почему-то решил, что это такой, нежно-розовый, но потом выяснилось, что нежно-розовый — это лососевый а осетровый — темно-серый с прозеленью. Ничего такой цвет, строгий.

— Будь здоров, боярин Викентий.

— И ты будь здорова, боярыня Марфа, — я, кряхтя и опираясь на посох, поднялся. Блин, ветром с реки спину продуло…

— Получила я твое приглашение и вот, с раннего утра прилетела к тебе, как ласточка, — неожиданно игривым тоном произнесла боярыня. Эй, надеюсь, она не решила, что я влюбился в нее и позвал на свидание?!

Впрочем, эта мысль тут же пропала, стоило посмотреть в ее глаза. Алые губы улыбаются — блин, она их что, накрасила? — а глаза холодные, ледяные. Все она прекрасно поняла, не дура… в отличие от своего сына, и, как я понимаю, мужа.

— Пожаловаться тебе хочу, боярыня Марфа. Девица у меня пропала.

— Горе-то какое, — совершенно не сочувствующим голосом ответила Морозова, — Хотя с девицами такое бывает — влюбилась в кого, да и убежала с милым. А меня-то ты зачем позвал? Неужели хочешь мне то же самое предложить? Так я не девица — женщина замужняя, мять троих сыновей, мне такое и не к лицу. Или ты мне предложить хочешь что-то важное?

Она прямо посмотрела мне в глаза. Ах ты ж, м-мать… троих сыновей… Идея с похищением Диты явно не ее — слишком грубо, наверняка муж сработал — но она точно про нее знает, и, похоже, решила, что я капитулирую и привез ей Изумрудный Венец. А почему именно вот так, а не по договоренности, переданной колдуном — возможно, она думает, что мне нравится, вот я и хочу ей в руки отдать.

Взгляд Морозовой, подтверждая мои мысли, оббежал снег вокруг меня, пробежал вдоль берега, на секунду задержался на снеговике, торчащем у самой реки метрах в десяти от нас — и вернулся опять ко мне.

Ничего похожего на ларец, в котором хранился Венец, нигде не было.

— Петьку-Крысу смог раскрыть, — боярыня не спрашивала, она утверждала. Логично — тот, в изначальном послании, которое передавал в облике мальчишки, не говорил, кем послан, а, раз я знаю, что Диту украли именно Морозовы — значит, колдун раскрыт. Крыса, хех…

— У меня хорошие палачи, — заявил я, не вдаваясь подробности, что палачи у меня — в единственном числе… надеюсь.

Боярыня глянула на меня с некоторым уважением:

— И где колдунишка сейчас?

— Там, откуда не возвращаются.

Да, как бы мне не хотелось этого делать — убивать? Беззащитного? — но утром я приказал его прикончить. Не отпускать же, в самом-то деле? И, хотя логически я понимаю всю необходимость такого поступка — на душе все же неспокойно. От этого, а еще от нервов, от вчерашнего напряженного дня, от сегодняшней беспокойной ночи — я, наверное, и выгляжу суровым и грозным. Наверное. А, может, просто усталым и несчастным.

— Так в чем же предложение твое, боярин Викентий?

— Предложение мое такое — вы мне отдаете мое девицу, а Венец остается у меня. Договор?

Морозовой понадобилось несколько секунд, чтобы переварить такое «щедрое» предложение. И еще несколько — чтобы справиться с гневом.

— Говорят, что договор — это когда оба что-то получают. А что же здесь получаю я?

Я пожал плечами:

— Источник.

По лицу Марфы пробежала целая череда эмоций: непонимание, недоумение, радость, сомнение…

— Ты хочешь передать мне свой Источник?

Ну да — Морозовым зачем-то позарез нужен чужой Источник — лучше мой, но в идеале — любой, но поверить в такое счастье она все же не готова.

— Нет, я хочу передать тебе ТВОЙ Источник.

Боярыня даже отшатнулась: