Боярин

«Интересно, – подумал каган и украдкой взглянул на Давида, – а что было бы, если бы отец оказался более решительным, собрал бы силы в кулак да и ударил по мятежному сыну? Или ему вправду надоело то, что другие называют гордым словом Власть?.. Вот как мне теперь… а может…» – Каган на мгновение застыл, глядя на огонь, потом тряхнул головой, прогоняя дурные мысли, и сказал вслух твердо:

– Нет. Не сейчас.

– Что?! – насторожился Давид и принялся тереть глаза. – Что-то не так?

– Все в порядке, – усмехнулся Иосиф. – Ты, смотри, себе синяки не натри.

– Я ничего… – телохранитель поспешно отдернул руку.

– Вот и я ничего, – хмыкнул старик.

Между тем быстро темнело. В горах всегда так – только что светло было, и враз темень, хоть глаз коли. Не любят горы сумерки – либо день белый, либо ночь темная, а третьего им не дано. Всегда это злило кагана Хазарского, вот и теперь злит. Потому, наверное, что сам он мир на белое и черное делит. И белое – то, что ему подвластно, а черное – то, что подчиниться должно… или умереть. Этим он на горы похож, вот только стареет каган, боится себе в том признаться, а все равно чувствует. А горы… до него они стояли и после него стоять будут, разделяя время на день и ночь.

Невеселые думы у кагана, но виду он не подает. Сидит, молчит, на огонь смотрит. Притихло становище, в дрему погрузилось, завтра с рассветом вставать.

Зевнул Иосиф, сощурился, щеку, мошкой ужаленную, почесал, сказал тихо:

– Ты, Давид, с кухарем щедро расплатись. И за барана, и за дочку золотом отсыпь, чтоб обиды он на меня не держал.

Удивился Давид, не ожидал он такого. Каган брать привык, а тут вдруг расщедрился.

– Как прикажешь, – ответил хозяину.

– Прикажу, – кивнул старик. – И еще… – снова зевнул Иосиф.

– Ложе в шатре уже застелили, – поспешно сказал телохранитель.

– Все. Спать нужно. – Нравилась кагану расторопность Давида, правда, раздражала порой.

– Я велю, чтобы воды нагрели. – Телохранитель потянулся, встал, направился к шатру, потом остановился, хотел сказать что-то еще, но…

Длинная черная стрела прошуршала оперением в ночи, пробила шею Давида, прорвала гортань и вылезла наружу. Воин несколько раз открыл и закрыл рот, словно порываясь что-то сказать, и все никак не мог взять в толк, почему он не может этого сделать. Вместо слов из его рта вырывалось лишь изумленное бульканье.

Вначале Иосиф даже не понял, что произошло. Он просто сидел и смотрел, как кровь сбегает по древку торчащей из Давидовой шеи стрелы вязким ручейком… как густой пенистый поток срывается с острого наконечника и падает вниз тяжелыми каплями.

И тут Иосиф наткнулся на взгляд своего телохранителя. Изумление, растерянность и ужас в глазах Давида вдруг открыли кагану страшную тайну. И, словно в подтверждение этой жуткой догадки, вторая стрела ударила воину в бок и застряла между ребер. Давид всхлипнул, сделал неуверенный шаг вперед, будто извиняясь, развел руки в стороны и рухнул лицом в костер, обдав кагана мириадами искр.

– Ко мне! Все ко мне! – закричал Иосиф и резво, не по годам, вскочил на ноги.

И в следующий миг новая стрела ударила в землю в то место, где еще недавно сидел каган, царапнула по камню, отскочила и улетела в костер. Метнулся Иосиф в сторону, в темноту сиганул подальше от света. На свету он мишень легкая, а во тьме – поди сыщи.

– Все ко мне! – кричал каган, а сам спешил к шатру.

С утра он собрался на охоту, и вот теперь невольно усмехнулся, почувствовав себя дичью. Неуместной была эта усмешка, но почему-то Иосифу вдруг стало весело. Понимал он, что глупость это и вместо веселья должен прийти страх, вот только ничего не мог с собой поделать.

Не хуже архара каган скакал по камням, спотыкался в темноте, отбил на ноге большой палец, ударившись о валун, едва не растянулся во весь свой великанский рост, но это только прибавило ему веселья.

– Все ко мне! К оружию!

Шумно стало в становище. Заспанные охотники выскакивали из палаток, палили факелы и тут же становились легкой добычей для невидимых стрелков. Воины падали, пробитые стрелами, даже не успев понять, откуда к ним пришла смерть.

– Чтоб вас всех разорвало! – ругался каган на бегу. – Огонь не зажигать! Перебьют же!

Он откинул полог шатра, влетел внутрь, кинулся к опорному столбу. Здесь, на простом кованом гвозде, висел его меч, спрятанный в дорогие ножны. Желтый свет лампы играл огоньками на гранях большого синего камня, вделанного в рукоять каганова меча. Наверное, еще недавно Иосиф полюбовался бы этим причудливым отсветом, но сейчас ему было не до красот. Он выхватил меч из ножен. Рукоять удобно легла в ладонь, и это придало кагану уверенности.

– Ну, теперь посмотрим… – прорычал Иосиф.

Клинок со свистом рассек воздух. Услышав привычный звук, каган совсем успокоился. Место недавней растерянности и истерического веселья заняла холодная уверенность в своих силах.

И, будто издеваясь над решимостью старого воина, покров шатра пробила стрела. Она вспорола подушку на ложе, подняла облачко пуха и остановилась, застряв в меховом покрывале.