Боярин

— А-а-а, я ничего не ви-ижу-у. А-а-а, — продолжив изображать слепоту, будто случайно наткнулся вытянутыми руками на Евлампия, схватил левой за правый рукав полушубка, правой — за меховой воротник и, дернув на себя, бросил генерала через бедро в сторону дверного проема, где уже застыл в ожидании гостя княжеский денщик.

Рядом, кроме привычно офигевшего пана Чиниги, никого нет. Однако по всей обширной поляне бродят не менее десятка вражеских солдат. Поэтому поскорее возвращаюсь в сарай. Уж теперь-то с таким заложником шансов на освобождение всяко больше.

Но вот же незадача, как только попытался захлопнуть за собой дверь, в нее тут же вцепился, выпучивший глаза вислоусый.

— Це ж пан генерал, — бормотал Чинига, словно бы пытаясь меня образумить. — Вин же мине голову снесе.

— Да? Ну, заходи и ты, — отпустил дверь, вовремя схватив за шиворот потерявшего равновесие пана, и затолкал его вслед за генералом в темноту сарая. Там чье-то, скорее всего Алексашкино, хэканье слилось с глухим ударом.

Я наконец-то закрыл дверь, приветливо махнув остановившейся троице бандюков, среди которых узнал незадачливого Панаса.

Глаза отвыкли от темноты, и мне опять ничего не видно. Только слышно возню и усердное сопение — пленники вяжут пленителей.

Попытался сообразить, как запереть дверь, но ничего в голову не пришло — открывается наружу, значит изнутри не подпереть, а вместо ручки используется какой-то косой сучок.

К сараю подошли. Судя по звуку шагов, несколько человек. Постучали в дверь.

— Пан Чинига, — послышался чей-то встревоженный голос. — Вы там, чи не?

— Нет его тут, — ответил раздраженно. — Они с генералом через другой вход ушли.

— А-а, — понятливо протянул голос за дверью, но тут же понятливость сменилась недоумением: — Через який другий? Це хто гутарит? Пан Чинига, вы здесь?

Дверь попытались открыть, но я, вцепившись в заменяющий ручку сучок, уперся ногой в косяк.

— Панас! — заорал, вспомнив, что видел знакомое лицо. — Панас!

— Чого? — парень действительно оказался рядом.

— Пан Чинига наказал, чтобы ты встал у дверей и никого не впускал, покуда они с генералом не выйдут. Понял?

Снаружи начали о чем-то переговариваться. В голосах сквозило явное сомнение. Похоже, никто не заметил, как я бросил генерала, иначе действовали бы решительнее.

— Ну что там? — я обернулся к товарищам, продолжая удерживать дверь.

— Алексашка малость перестарался, — ответил князь. — Не можем Савина в чувство привести.

— А Чинигу?

— Этот вроде стонет, — теперь сообщил Федор.

Глаза уже вновь привыкли к темноте, и я увидел, как боярин склонился над вислоусым. После пары звонких пощечин пленник задергался, засучил ногами. Судя по открывшемуся рту, хотел было заорать, но внушительный кулак, нежно приплюснувший нос, пресек необдуманный поступок.

Растолковав Чиниге, что от него требуется, поставили его у дверей, развязав руки, но привязав за ногу, чтобы не ощутил лишней свободы. Один из гвардейцев упер ему в спину ствол трофейного ружья. Все остальные, дабы не мозолить лишний раз глаза, снова рассредоточились по обеим сторонам от входа.

Федор еще раз поинтересовался, понял ли пан, от чего зависит его жизнь, и тоже отошел в сторону.

Теперь, отпустив дверь, я толкнул ее ногой наружу и скрылся в тени, глядя под ноги на освещенный пол сарая, чтобы дать глазам привыкнуть к свету.

Вислоусый молчал. Из темноты послышалось многообещающее покашливание. Гвардеец сильнее вдавил ствол в спину пленника.

— Мы-мыкола, — промычал Чинига.

— Чого?

— Вже все зробыли, шо я накозав? — в голосе пана наконец-то проявились командирские нотки. — Чи шо?

— Дык, о це…

— Шо, о це?! Зробыли, чи шо, я пытаю? Чи ты вже став атоманом и будешь мэнэ пытати, о моих заботах? Чи шо?

— Дык… Як же… — послышался сконфуженный голос. — Во ций Панас казав, шо…

— А-а. так то Панас ныне атаманом став? О це дило. О це добре. А я як же? Мэнэ можно отдыхаты? — похоже пан Чинига разошолся не на шутку. — А ну геть уси готовиться. Панас, стой тут. Да никого не пускай. Уразумив? Зачиняй двери.

Сарай снова погрузился во мрак.

Вот и зачем приучал глаза к свету? Опять ничего не видно…, кроме трех, изгибающихся по присыпанному соломой полу, тоненьких лучиков, проникающих сквозь доски дверей.

— Очнулся гнида, оповестил голос одного из гвардейцев о пришедшем в чувство генерале.

Пана Чинигу снова связали и поместили до поры в компанию к его подчиненным. Те тоже уже пришли в себя, но лежали молча, после увесистого аргумента, предъявленного для наглядности Меньщиковым.

— Долго ж ты, Евлампий Афанасич, змеиная твоя душонка, прятался, — подсел к генералу князь. — Чего ж выполз-то вдруг? Али правосудия перестал страшиться? Кто-то заступничество пообещал?

— Не тебе, сосунок… — не закончив реплику, пленник скрючился и замычал от резкого удара под ребра.