Боярич

Услышав эту цитату, Лина дернулась, как от удара.

– Сними с него «заглушку», – помолчав, тихо попросила она.

– Зачем? Хочешь насладиться его криками? – фыркнул я.

– Кирилл. Пожалуйста. Сними с него заглушку, – медленно, с расстановкой проговорила Лина. Хм. Губы белые, сама трясется, а туда же… Громова, итить. Ладно.

Комнату вновь наполняет вой Вышневецкого, но уже вроде бы потише.

– Рома… а зачем я вам? – Честно, я впервые вижу такой фанатичный огонь в чьих-то глазах.

– Казнили бы, показательно! – скрипя зубами, выплюнул Роман. Вот спасибо, дорогой, вот потрафил! И плевать, что он, кажется, уже не понимает, кому и что говорит. – На страх и в назидание… чтобы все… зна… ли… арргх!

Очевидно, этот выброс ненависти окончательно истощил силы сложившегося пополам урода. Взгляд его замутился, и Вышневецкий вновь застонал от боли в паху. Хм. Неужто у меня действительно рука дрогнула? Что-то больно долго он трепыхается. Вроде бы должен был под корень ему там все разворотить. Хм…

– А… – ошеломленно протянула Лина, переводя на меня взгляд, а Роман вдруг рухнул на бок и что-то заговорил, быстро и сбивчиво. Будто в бреду…

Я прислушался и… не теряя времени, включил запись на браслете. А он все бормотал…

– Твою…

– Что? – не поняла Лина, когда я начал наворачивать круги вокруг корчащегося на бетоне Вышневецкого. Охренеть можно.

– Ничего, Лина. Ничего, – покачал я головой.

Роман умолк, закатил глаза, и… меня в четвертый раз за этот день пробрало холодом чужой смерти. Жаль. Я, грешным делом, чуть не начал надеяться, что он еще чуть-чуть поживет. Уж больно интересные вещи говорил пан Вышневецкий.

– Кирилл… – Лина осторожно коснулась моей руки. – А что теперь?

– А теперь поедем к Бестужевым, – вздохнул я, снимая с нее подавители. – Только сначала…

Я набрал номер Гдовицкого и, дождавшись ответа, окинув взглядом усталую, с покрасневшими глазами и набрякшими под ними мешками, физиономию начальника громовской СБ, кивнул.

– Добрый день, Владимир Александрович. Передайте боярину, что я выполнил его просьбу. Роман Вышневецкий больше не представляет опасности ни для рода Громовых, ни для Малины Федоровны, – проговорив, я крутанул масштаб, позволяя Гдовицкому увидеть всю окружающую нас картинку.

– Твою ма-а… Кирилл, это точно он?

– Да, – я пнул труп, развернув его лицом кверху.

Лина тихо пискнула и побелела пуще прежнего.

– Где вы? Я вышлю людей для зачистки, – собравшись с мыслями, отрывисто бросил Владимир Александрович.

Я продиктовал адрес и, получив просьбу-приказ выметаться оттуда и не высовывать носа из усадьбы Бестужевых, повел заторможенную Лину к выходу.

– Кир, а как ты узнал, что я… мы… с Милой поменялись? – неожиданно спросила Лина, когда мы уже поднялись в зал.

– Подслушал ваш разговор в тот вечер, когда ты дважды попалась Аристарху при попытке побега из усадьбы. – Я рассеянно пожал плечами. Честно говоря, сейчас мне было не до того. Из головы все никак не шла фраза, которую Роман прошептал перед самой смертью. Где-то я ее уже слышал…

В усадьбу Бестужевых мы возвращались в полной тишине. Лина с Милой молчали на заднем сиденье вездехода, старший охраны, сидящий за рулем, хмуро кивал в ответ на неслышимые нам реплики какого-то абонента, а я предавался сожалениям. Об убийстве? Нет. Свои сегодняшние свершения достойными сожаления я не считаю, давно отучен.

Сожалел я о трех вещах. О том, что не удалось испытать в боевых условиях «плевалку-трещотку», сейчас опять покоящуюся в рюкзаке, подальше от взглядов охраны, о том, что пришлось бросить в бункере нормальное оружие, принадлежавшее Роману и иже с ним, и о том, что господин Вышневецкий так мало рассказал на своей исповеди… Да, я ни на секунду не сомневаюсь, что говорильня, устроенная им перед самой смертью, была не чем иным, как исповедью, причем на латыни… а уж последние слова и вовсе не давали мне покоя. Я знаю наверняка, что уже слышал эту фразу, но где и когда? Глориам, глориам… ну откуда…

Мы как раз выбрались из пробки, в которой проторчали больше полутора часов, и подъезжали к Тривокзальной, когда запиликавший браслет подал неожиданный сигнал. Я развернул экран… и непроизвольно охнул. Вот это да! Фиксатор, оставленный мною на крыше барака, демонстрировал пару снайперов, деловито устраивающихся на моем НП, с которого так удобно было наблюдать за базой наемников. Наряжены они были в угрожающе-черные тактические костюмы и легкую защиту. А оружие! Да, это не моя самоделка-скорострелка. Хищного вида длинные стволы немалого такого калибра, да с мощными комплексами наведения, которые язык не повернется назвать «оптикой», поскольку никаких линз в них и в помине нет… Мечта милитариста!