Боя часов я так и не услышал

Двенадцатый муж Ники был известным писателем. Настолько плодотворным, что даже посвятил ей целый цикл собственных книг под названием «Ангелы тоже плачут». Даже не знаю, может, читали его? Как по мне – чушь полная, но что ребенок смыслит в серьезной литературе?

Этот господин постоянно хлебал абсент и курил огромную трубку, наполняя ее самым отвратительным в мире табаком. Его сгубило курение. Вернее, трубка, которую Ника вбила тому в глотку с такой силой, что та вошла ему в горло целиком. Да, ревность Ники, порою, не знала границ. Бедная девочка. Очень скучаю по ней.

– Ну, двенадцать раз замужем, это не тринадцать, – утешала ее тогда бабушка Анна, подливая одной рукой чай в кружку на следующее утро, после убийства, – Хоть не чертова дюжина, и то хорошо. Главное, это верить в Бога, а все остальное – приложится. И вы, барышни, послушайте то, что я говорю!

При этих словах она грозила пальцем двум другим Никам, которые в ответ только фыркали и усмехались.

Писатель умер, его книги отправились в камин. Так в Доме появилась двенадцатая спальня, запертая на замок. Знаете, я думаю, что бабушка Анна была права. Тринадцать – не самое счастливое число. Именно накануне тринадцатой свадьбы Ника пропала. Вернее, пропали все три Ники, оставив после себя только связку ключей, да обручальные кольца. Ее жених – оперный певец, красавец, баловень судьбы и звезда всех местных кабаре, покончил с собой, едва узнав об этом.

Я прохожу по лестнице, минуя четырнадцатый этаж.

Возвращайся назад, сестренка. Мне так тебя не хватает.

2

Квартира на восьмом этаже всегда казалась Рейнхольду бесполезно большой и невероятно пустой, сколько бы техники, мебели и всяких мелочей он не покупал. Создавать уют очень трудно, если голова забита совсем другим, и у тебя нет никакого желания этим заниматься. Кухонная утварь, мягкие уголки, светодиодные лампы и светильники, новая сантехника и длинношерстные ковры были бессильны наполнить теплом квартиру доктора Кестнера, и смотрелись маленькими островками жизни в бесконечной холодной пустыне голых стен и бессмысленно огромных окон. Видимо, в этом городе все у архитекторов какой-то тайный фетиш на эту тему.

Рейнхольд запер дверь, бросил ключи на полочку у входа и сковырнул ботинки. Настенные часы напротив укоризненно указывали четыре утра. Да уж, день сегодня был долгим и невероятно тяжелым. Поэтому маленький перерыв, который ему позволили взять в Клинике кажется какой-то издевкой.

– Возьмите только то, что вам будет действительно необходимо, – сухо сказал бесцветный голос в желтом телефоне, – Остальное, менее важное, вам доставит наша служба охраны в течение пары-тройки дней. Не переживайте, Райн, мы проследим за безопасностью вашей семьи, пока вы будете заняты. Клиника всегда заботится о своих сотрудниках.

Да уж. Ферма трупов всегда заботится о состоянии тел, это правда. Ему вспомнился разговор двух лаборантов, свидетелем которого он стал незадолго до ухода. «Ферма тел – говорил один другому, конспиративно понизив голос, – Это научно-исследовательское учреждение, где изучается разложение человеческого тела в различных условиях. Эти исследования помогают судебным медикам и антропологам получить более точную информацию в ходе раскрытия преступлений. Правда, вот мнение общественности об этом деле расходятся, понимаешь ли. Не все считают это правильным.

– И такое место есть в Хранителе? – спрашивал его второй, открыв рот, на что первый только пожимал плечами. Да, воистину, незнание – есть благо. Если бы эти ребята осознавали на самом деле, что находится на подземных этажах Клиники, то…

Рейнхольд расстегнул куртку, бросил ее на спинку кресла и босиком прошел в гостиную. Вернее, когда-то это место и, правда, было гостиной, но теперь оно превратилось в настоящий медицинский склад. Не слишком большая потеря для квартиры, ведь гости в его доме бывают очень и очень редко. А если и приходят, то говорят только и исключительно о болезни Катрин и все чаще надевают белые халаты.

Впрочем, теперь, когда его восстановили в должности и вернули в Клинику все должно поменяться. Совсем скоро здесь не будет этих ужасных аппаратов искусственного жизнеобеспечения, искусственной вентиляции легких, капельниц, пульсометров и прочего чудовищного оборудования. Во всяком случае, Кальцер непрозрачно намекнул ему об этом. Пара месяцев на Ферме, и все пойдет на лад. Что не говори, а терять ему уже почти нечего – слишком долго Клиника кормила его завтраками, обещая всю необходимую помощь. И вот, к чему это привело.

Виктория Ауттенберг возникла в гостиной следом за ним. Она еще слишком молода, чтобы быть хорошим специалистом, но Клиника прислала именно ее. Кто знает, может эта девчонка с капризным лицом – настоящий гений. Во всяком случае, свою работу она знает, и делает хорошо уже не первый месяц. Интересно, чем Ферма купила ее?

– Доброй ночи, доктор Кестнер, – сухо произнесла она, зевнув, – Или, правильнее сказать: доброе утро?