Бой на вылет

Умывшись, одевшись и позавтракав чашкой кофе и двумя бутербродами с сыром, хозяин дачи прихватил с собой лёгкую сумку через плечо, бросил в нее блокнот для записей, шариковую ручку и сигареты, сунул босые ноги в сандалии и отправился на кладбище.

От калитки его дачи до первых могил, если идти по дороге, было около двух километров, и поэтому он пошёл напрямик, через пустырь, по одной из тропинок, протоптанной к обиталищу мёртвых живыми.

Десятник шёл по тропинке, оглядывал просторный загородный горизонт с дальним синеватым леском и редкими клочковатыми облаками над ним и размышлял о том, почему некоторые люди столь охочи до посещения кладбищ.

И ведь не только пожилые, думал он, а и вполне себе жизнеспособные и молодые. Традиция? Любопытство? Затаённый страх перед чертой, которую рано или поздно каждому надо будет перейти? Дань уважения и памяти тем, кто уже там, а не здесь? Но ведь ритуал, не больше. Уважение и любовь нужно испытывать в сердце, а не на могиле. Впрочем, наверное, многим так легче. Своеобразный психологический костыль. Пришёл на могилку, посидел, вспомнил. Выпил, наконец…

Восточная сторона городского кладбища, на которую вышел Юрий, пестрела свежими захоронениями. Их было легко узнать по грудам полуувядших цветов, венкам, а также отсутствию крестов и памятников, – родственники и друзья покойных не успели ещё полностью оплатить ритуальные услуги.

Миновав по дороге несколько похоронных церемоний, Десятник пересёк центральную аллею и вышел к старой, западной части кладбища. Тут его шаг как-то сам собой замедлился, и писатель внимательно огляделся по сторонам.

Он попал в тишину, покой и тень.

Тишина и покой возникали совершенно естественно из-за отсутствия здесь основных производителей шума и суеты – людей. Тень же создавали разросшиеся деревья – в основном многочисленные клёны и тополя, посаженные, вероятно, не один десяток лет назад.

Уже через двадцать минут Юрий понял, что Жорина идея оказалась на редкость удачной. Какие только замечательные имена и фамилии, а также их сочетания не попадались ему здесь! Только записывай. Чем он немедленно и занялся, выудив из сумки блокнот и ручку.

Бодягин Пафнутий Ильич. Еще в девятнадцатом веке мужик родился. Надо же… Пафнутий. Так. Егонова. Наталья Павловна. Имя-отчество удачное, а вот фамилия какая-то непонятная. Егонова… Яга? Ладно, запишем на всякий случай. Может, пригодится. Клюшников. Леднёв Михаил Игнатьевич. Знавал я, помнится, одного Леднёва… Орлова Надежда, Лукьянова Марья Сергеевна, Сидоров. Ну, это общеизвестно. Ага. Вот интересно. Топич Ерофей Казимирович. Родился в 1914-м, умер в 75-м. Шестьдесят один год прожил дядька. Маловато. Имя по нынешним временам довольно экзотическое. И фамилия неординарная. Из западных славян, вероятно. Запишем. Черногорская. Зинаида Афанасьевна. 1912 года рождения. Хороша фамилия! И женщина была красивая, если по фото судить. Надо же, снимок-то неплохо сохранился, хоть и времени прошло черт-те сколько. Беклемишев…

Писатель увлекся. В его воображении уже мелькали обрывки сцен и картин.

Вот роковая красавица Черногорская взволнованно ходит по залу (какому, на фиг, залу? Я что, любовно-исторический роман собираюсь писать? Ладно, пусть просто по гостиной)… по гостиной в ожидании важного известия. Заламывая руки (тьфу!). А тем временем лощеный негодяй Топич… только не Ерофей, конечно, а… Нет, так не пойдёт. Это меня куда-то в начало прошлого века заносить начинает. Ладно, дома разберёмся. Сейчас ещё пяток-другой запишем, и хватит, пожалуй, для первого раза.

Раздвигая кусты, и ныряя под низкие ветви деревьев, он пробирался к давно заброшенным могилам и заполнял уже четвёртую страницу блокнота, когда сзади его окликнули:

– Мил человек!

Десятник вздрогнул, едва не выронил из пальцев ручку, и оглянулся.

Не более чем в двух метрах от него стоял, легко опираясь на потемневшую от времени палку с круто, подобно бараньему рогу, изогнутой ручкой, невысокий старик.

Был он одет в совершенно вылинявшие, но чистые джинсы, клетчатую синюю рубаху и потрёпанный временем, но, опять же, чистый, тёмно-серый пиджак. Густые и совершенно белые прямые волосы спускались до плеч и странно гармонировали с пронзительно-синими глазами, строго и в то же время насмешливо глядящими из-под нависших бровей.

– Здравствуйте, – неуверенно сказал Юрий. – Я не слышал, как вы подошли.

– А я и не подходил вовсе, – загадочно промолвила старик. – Но здравствуй и ты. Уж что-что, а здоровье тебе, гляжу, ой как понадобится.

Вот же, черт, с неудовольствием подумал Десятник, принесла нелёгкая. И чего ему надо? Терпеть не могу этих стариков и старух, вечно лезущих не в свое дело. Всё бы им следить да поучать. Всё им не так и неправильно. Все-то им мешают, и всем-то они недовольны. Давно уж о своей душе задуматься надо, так нет – хлебом не корми, дай чужую повоспитывать.

– В каком это смысле? – нахмурился писатель, захлопывая блокнот и, не глядя, засовывая его в сумку.