Бои местного значения

Решением какой-нибудь «тройки» можно было без суда приговорить к расстрелу любое количество человек, но данное решение непременно сопровождалось громадным числом бумажек утвержденной формы, за нарушение которой нередко отвечали строже, чем за «ошибку» в приговоре. Не того расстреляли или посадили – бывает, а вот не так оформили расстрел или забыли дать приговоренному расписаться, где положено, – это непростительно!

Заковский просмотрел подготовленную Шадриным справку. Так, заявка на арест наркома Шестакова поступила из управления контрразведки.

Уже интересно. Обычно фигуры подобного ранга раскручивались по линии секретно-политического управления. Что и понятно – от неосторожных разговоров в кругу семьи и близких друзей и вплоть до создания террористической группы с целью убийства руководителей партии и правительства – все шло через СПУ.

Но контрразведка? Такое возможно только в случае, если информация на Шестакова поступила от закордонной агентуры, доложена руководству, сочтена важной, кто-то (а кто конкретно?) вошел с предложением в Политбюро и Совнарком, получил визу Кагановича, Молотова или прямо Сталина и вновь переправил документ в контрразведку же, уже с поручением… Очень, очень необычно. И совсем интересно. Перспективно.

Заковский в таких делах знал толк. Поскольку сам как раз контрразведку и курировал. А его обошли. Решили отчего-то, что не нужен здесь товарищ Заковский, что и без него все склеится.

Короткая, не застилающая мыслей вспышка злобы тут же и прошла. Ладно, сначала с главным разберемся, а потом и спросим между делом у начальника отдела, Николаева-Журиды Николая Гавриловича, с чего это вдруг он непосредственного руководителя так нахально игнорировать вздумал? И подумаем, соответствует он своему месту или пора ему туда же.

Теперь только следовало быть очень осторожным, отслеживая всю цепочку. Он хоть и комиссар 1-го ранга, а оступишься – костей не соберешь, если кто-то (опять же – кто?) заподозрит его особый к этому делу интерес.

Значит, нужно сделать так…

До самого тридцать шестого года Леонид Заковский был человеком хотя и состоящим в очень сложной, труднопереносимой нормальным человеком должности, но все же оптимистом.

Есть работа, а есть и жизнь. Для чего, в конце концов, стоило делать все, что он делал, – рисковал головой, предавал сам и неоднократно был предан другими, ходил под пули, не слишком их боясь, придумывал и осуществлял головоломные операции, которые могли бы послужить сюжетами для многих романов? Да ведь и для того, чтобы, ухитрившись выжить, начать наконец пользоваться благами жизни в завоеванной для себя стране!

Звание комиссара ГБ 1-го ранга, равное дореволюционному полному генералу или тайному советнику, полученное в сорок лет, открывало, казалось бы, путь к нормальной, соответствующей и положению, и притязаниям жизни. Тем более что все подлинные враги были выявлены, высланы на Запад или посажены, начиналась эпоха процветания и победившего вопреки всему социализма.

И тут вдруг – опубликованная Вождем теория нарастания классовой борьбы, снятие и арест Ягоды, бессмысленные и жуткие процессы старых товарищей, параноик, алкоголик и педераст Ежов на посту наркома.

Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы, прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден.

И рядом никого, кричи – не кричи.

Но барахтаться надо!

Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо встретиться.

Кого сегодня же пригласить поужинать в «Савой», с кем завтра выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом.

Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами.

И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них влияние.

Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской тюрьмы, чего Заковский обычно избегал.

Например – жену одного из разоблаченных врагов народа, который одновременно являлся свояком двух расстрелянных и одного действующего члена правительства, а также не то личным другом, не то любовником сомнительного по сексуальной ориентации члена Политбюро.

Пообещать свободу, в худшем случае – высылку в пристойное место вроде Геленджика или Сухуми в обмен на информацию.

К исходу третьего дня Заковскому была почти ясна картина хорошо задуманной, но внезапно сорвавшейся интриги. За исключением некоторых, но самых важных деталей.

У него не было сейчас прямых подходов ни к Сталину, ни к Поскребышеву, отчего вся собранная информация страдала главным пороком – непонятно было, как ее правильно применить.