Бои местного значения

— Не важно, — нашел он наконец достойный ответ. — Главное — понять истину. А она непременно сделает нас свободными. И как ныне свободный человек, я говорю вам, Николай Александрович: жить в этой стране я не хочу и не буду. Следовательно…

— Эмиграция? Не поздновато ли? Отчего же — возвращаю вам вчерашний вопрос — вы сами не захотели уйти вместе с нами в Финляндию в 21-м?

— А потом? — усмехнувшись, ответил ему Шестаков. — Уйти ведь вполне можно было и в 21-м, и в 22-м тоже. Я-то ладно, у меня оставались кое-какие иллюзии, но вы зачем живете здесь столько лет? Под гнетом ассирийского режима?

— На режим, кстати, мне плевать, — почти спокойно ответил Власьев. — Я здесь и сейчас вряд ли не свободнее, чем был в царское время. Не завишу ни от кого. Почти. В моем распоряжении десятки тысяч гектаров леса, два обширных плеса, острова. Больше, чем у любого помещика екатерининских даже времен, и я гораздо более бесконтролен, потому что большевикам по большому счету совершенно безразлично, что и как делается, если не затрагивает самих основ режима.

Вы думаете — власть коммунистов безмерна, поскольку сами к ней принадлежали. А это не так, далеко не так. Она сосредоточена только в тех сферах, которые они в состоянии сами себе вообразить. В остальном же… Да вот великолепный пример — мой дом. Обычнейшая крестьянская изба, но одновременно… И никого, кроме вас сейчас, я туда не пускал. Поскольку это мой собственный мир.

Я не ушел в эмиграцию и был прав. Мне здесь веселее… Даже исходя из публикаций советской прессы. Может быть, будучи Шаляпиным или Буниным — как-то можно устроиться. А кому нужен флотский минер, старший лейтенант? Даже и унтером в английский или французский флот вряд ли взяли бы… Таксистом же в Париж — увольте.

— Тут вы не совсем правы. Как раз флотские минеры союзников весьма интересовали. Колчаку, кстати, они предлагали адмиральский же чин в американском флоте именно в этом качестве. И вас бы вряд ли обидели. Или возьмите Финляндию. Маннергейм бывших русских офицеров весьма привечает, и флот у него есть. Но это к слову. А теперь? Чувствую, что-то для вас изменилось?

— Теперь — другое дело. Нам с вами здесь не укрыться и не выжить.

— Нам с вами? — удивился Шестаков.

— Конечно. Видимо, пришло время разбрасывать камни…

И нарком в душе немедленно с ним согласился. Мало, что способов выжить в Советской России после всего случившегося не было никаких, он еще и каким-то шестым чувством понимал, что оставаться здесь не следует в силу еще и неких высших исторических причин. Каких именно — он пока не знал.

Спросил только:

— Ну, если даже и нам с вами вместе — так как и куда?

— Проще всего — в ту же Финляндию. Через карельскую границу, поскольку линию Маннергейма нам не преодолеть ни в каком виде. А от Петрозаводска — можно. Тем более — у меня там приятели имеются как раз такой склонности характера.

— Какой? — не понял Шестаков.

— Носить через границу товары повседневного спроса. Контрабандой это еще называется. Откуда, по-вашему, берутся на черном рынке заграничные чулки, презервативы, одеколон, бритвенные лезвия? Родная потребкооперация их не производит… И советские пограничники промышленной контрабанде как раз особенно и не препятствуют. Или свой интерес имеют, или сверху установка такая. В какой-то мере товарный голод удовлетворяется. Вот если идейные враги из страны бежать пытаются — тех ловят умело и беспощадно. А мои честные контрабандисты десятилетиями ходят — и ничего.

— Согласен. Если найдутся люди, способные нас через границу перевести, я согласен. Мне лично жизнь не дорога, но Зоя, ребята… Им в лагере умереть я не позволю.

— Приятно слышать внезапно прозревшего советского чиновника, — вновь скривил губы Власьев. — Только ведь такой переход денег стоит…

— Деньги у меня есть.

— Много ли?

Шестаков торопливо вскочил, принес из соседней комнаты свой саквояж.

Выбросил на стол конверты с зарплатой за последние месяцы.

Власьев вскрыл их со скептическим интересом. Денег даже на глаз было довольно много, по советским меркам. Около сорока тысяч.

— Как думаете, этого хватит? — Нарком внезапно смутился. — Я в нынешних ценах не очень разбираюсь. За путевки, одежду, питание бухгалтерия сама вычитает, а по магазинам уж не помню когда и ходил. Недосуг. В театре у Зои был несколько раз, так опять же по контрамарке…

Власьев хмыкнул.

— Неплохо устроились. Здесь, у нас, если жить на уровне врача, учителя, заводского рабочего, — лет на десять хватит. А если по-другому считать, исходя из коммерческих цен… — Старший лейтенант пожал плечами. — До весны на моих запасах протянем. В смысле — на еду тратиться не нужно. Почти. А до Петрозаводска впятером доехать, тому дать, другому, третьему… В погранзону попасть, контрабандистам заплатить… Вот и все ваши деньги. — Он посмотрел на наркома выжидающе.

— У Зои еще кольца есть, перстни с рубинами и бриллиантами…

— Тоже сгодится. Это на той стороне пограничникам и чиновникам уйдет. На паспорта, разрешение на жительство. Если… Вы «Золотой теленок» читали?

— Да уж…