Вернувшись в больницу, Ковшов собрал своих ближайших помощников, рассказал им о посещении гестапо, о визите к начальнику полиции, с радостью сообщил о предложении «совета национальностей».
— Если дело пойдет хорошо, сможем открыть столовую для обслуживающего персонала, — пообещал он. — Жизнь трудна и дорога, хотя бы обедом работников кормить надо.
Потом пригласил Анну Фесенко и тут же дал задание:
— Идите к священнику. Завтра после заутрени объявите в церкви, что пекарня Красного Креста принимает муку, по ее весу выдает печеный хлеб. Весь припек — в пользу больницы. Никакой платы взиматься не будет.
Старикам немощным можно обещать подводу для перевозки муки. Только это — не часто: лошади у нас тоже не стоят…
Никогда еще со дня прихода гитлеровцев Ковшов не спал так крепко, как в эту ночь.
21
В гестапо вызывали не только Ковшова, но и других работников больницы. И от них требовали назвать командиров, комиссаров, коммунистов.
Вызвали и Чеботарева.
Из гестапо пришли за ним, когда Михаил Ефремович больной лежал дома. Солдат говорил по-русски плохо:
— Быстро, шнель, шнель. Гестапо.
— Я болен, не могу, — ответил Чеботарев.
— Шнель, шнель! Скоро!
Чеботарев и в самом деле был плох. Незалеченный туберкулез легких осложнился тяжелым плевритом. Ходил он медленно, опираясь на палочку. Затухало зрение: глаукома. Временами очень болели глаза.
— Может быть, лучше, Миша, уйти из города или здесь спрятаться на время? — предлагала Мария Федоровна.
— Нет, нельзя, — отказался Чеботарев. — Это же бросит тень на больницу.
Так и не ушел, не стал прятаться. И теперь, когда за ним пришли, с трудом, но спокойно поднялся. Шел, постукивая палочкой и попыхивая трубкой. Мария Федоровна в отдалении сопровождала мужа. Вот и двери гестапо. Мария Федоровна видит, как солдат что-то сказал часовому, тот вызвал дежурного. Через минуту дверь за вошедшим захлопнулась.
Принял его гестаповец, хорошо говоривший по-русски.
— Здравствуйте, коллега!
— Здравствуйте, — ответил Чеботарев, через толстые стекла очков смотря на «коллегу».
— Да, да, коллега. Я тоже врач и, кстати, окончил медицинский институт в России.
Чеботарев не отозвался на это сообщение. Гестаповец понял, что разговор с «коллегой» будет не из легких.
— Скажите, господин Чеботарев, где ваш сын? Михаил Михайлович, кажется?
— Его нет в городе.
— У нас имеются данные, что вы укрываете его у себя.
— Господин офицер, сын мой еще восьмого августа уехал, и где он теперь — не имею представления.
— Вы говорите неправду, господин Чеботарев!
— Такое обвинение можно предъявить, если вы найдете моего сына у меня в доме. А так как он уехал, то найти вы его не сможете. Стало быть, и доказать, что я обманываю немецкие власти, невозможно.
«Коллега» подумал и, криво улыбнувшись, заметил:
— В логике рассуждения вам нельзя отказать. Что ж, оставим сына вашего, поговорим о других «сыновьях»… Сколько в больнице вы укрыли командиров, комиссаров, коммунистов?
— Господин офицер, больница Красного Креста никого не укрывает. Она обслуживает людей, пострадавших во время военных действий — как бывших военнослужащих, так и гражданских.
— Вы не отвечаете на мой вопрос: сколько офицеров, коммунистов, евреев вы укрыли в больнице?
— Таких лиц на попечении больницы Красного Креста нет и не было. Они эвакуированы в первую очередь. У нас в больнице только рядовые, которые были оставлены здесь без пищи и ухода. Вы сказали, что вы — врач, значит, понимаете, что медицинский работник не может не оказать помощи больному. Если вы действительно окончили медицинский институт в России, то знаете также, что при получении диплома молодой врач давал об этом клятву.
— Да, да, я помню.
— Я всю жизнь следовал этому торжественному обещанию, господин офицер, и буду ему следовать до последнего дня.
— Русские во многом фанатики, у них нет широты взглядов и гибкости. Фюрер освободил нас от таких химер, как совесть… Ваше имя и отчество, господин Чеботарев?
— Михаил Ефремович…
Чеботарев заметил, что офицер уже давно пристально рассматривал его лицо.
— Вы — еврей?
— Нет, господин офицер, я — русский.
— Михаил Ефимович? Распространенные среди евреев имена. Да и внешностью вы напоминаете некоторые еврейские типы.
— Кого я напоминаю вам, мне судить трудно, однако я русский. И не Ефимович, а Ефремович.
— Где вы учились?
— Начал учебу в Военно-морской медицинской академии в шестнадцатом году, а окончил ее в двадцать четвертом. Был перерыв в учебе — годы войны.
— У вас есть документы? Диплом, например?
— Должен быть дома.
— Срочно принесите диплом. Если он будет — для вас очень хорошо. Идите, буду ждать с дипломом.
Чеботарев, не попрощавшись, вышел.
Мария Федоровна ожидала на улице, с которой был виден вход в гестапо. Она заметила мужа, как только тот вышел, и чуть было не бросилась навстречу, чтобы узнать, зачем вызвали, чем кончилась беседа.
Чеботарев своей обычной походкой, постукивая палочкой, медленно шел к дому.
Уже у квартиры он подождал жену, шедшую сзади, и спросил:
— Маша, ты захватила из Ленинграда мой диплом?
— Право, не помню. Надо поискать.
— Ищи, он очень нужен!