Бой без выстрелов

Лидия Тарасова подумала, что в сутолоке, которую переживает оставленный город, могут и не обратить внимания на эти объявления. Обращение она написала на простыне, прибила на два шеста и с одним из знакомых врачей пронесла его по самым оживленным улицам медленным шагом, который был так необычен в городе, охваченном лихорадкой эвакуации. Шли они, приковывая всеобщее внимание. Призыв многих заставил задуматься и не остался безответным.

5

В те дни, когда жители города разносили по домам продовольствие и имущество из оставленных складов и санаториев, здравница имени Пирогова охранялась — сидели старики сторожа, а потом выздоравливающие солдаты, вооруженные старой, видавшей виды берданкой, к которой не было патронов.

Потом кому-то пришла мысль сделать устрашающие надписи на дверях складов, аптеки, палат и корпусов. Появившиеся на одной из дверей слова: «Осторожно! Минировано!» действовали магически. Опасную дверь обходили стороной.

Больше того, по вечерам под покровом темноты к санаторию подвозили мешки и тюки, сгружали их в подвалы и накрепко запирали.

Когда Утробин рассказал Ковшову об этих строгих надписях, то Петр Федорович от души рассмеялся:

— Здорово придумали! — и, посерьезнев, добавил: — Сейчас нам, Илья Данилович, каждая крупинка пригодится.

Утробин имел от Николая Николаевича прямое задание — остаться с ранеными. Он остался, взял на себя заботу об их снабжении — это на первых порах. Но в глубине души он все-таки надеялся, что так или иначе удастся раненых эвакуировать. И сейчас спросил у Ковшова:

— Вы все-таки полагаете, что нет никакой надежды вывезти раненых?

— Илья Данилович, давайте говорить откровенно, — ответил Ковшов. — Вы среди нас старейший, как я слышал, коммунист. Вы знаете здешних людей, от вас я жду большой помощи. Будем готовиться к самому худшему. Надежды на то, что гитлеровцев остановят, мало. Все южное крыло нашего фронта в тяжелом положении. Надо многое сделать, чтобы задержать врага: подтянуть подкрепления, сосредоточить дивизии, переформировать измотанные отступлением и боями части. Вы солдат и понимаете, как это трудно, когда противник сидит на плечах. Представим себе, что гитлеровцы завтра войдут в город…

— Хуже и не придумаешь, — тихо отозвался Утробин.

— Фашисты в городе, и мы со своими ранеными тоже здесь. И нет у раненых, кроме нас, никакой защиты. Только мы, безоружные. А встретимся с врагом, злобным, беспощадным и коварным — у гитлеровцев большой опыт расправ, они найдут отщепенцев, которых поставят себе на службу, — полицаев, бургомистров, провокаторов и предателей.

— Трудный предстоит бой, — вздохнул Утробин.

— Это будет действительно бой. Единственное оружие — сплоченность и бдительность. Надо забыть о себе, может быть, зубы в десны вдавить придется, но терпеть, чтобы спасти тех, кто остался на наших руках.

— И зубы вдавливать, и язык прикусывать!

Положив руку на плечо Утробина, Ковшов продолжал:

— О вас знаю. О себе скажу немного. Прошу верить мне. Я готов к самому худшему…

— Вы думаете, фашисты скоро будут в городе?

— Черт их знает. Могут дать и передышку.

Помолчали. Утробин понизил голос:

— Сообщаю, что запасы продовольствия у нас немалые. Не хотел говорить при всех. Позавчера привезли изрядно. По складу не оприходовано, документы в бухгалтерию не успели сдать…

— Отлично. И не проводите по бухгалтерии. Пусть это будет резервом на всякий случай. Ищите, что еще осталось на складах и везите в санаторий.

— От населения же продукты принимать надо. И чтобы не обидеть, да и конспирация нужна.

— Тоже верно.

Они хорошо поняли друг друга. Беседой оба остались довольны.

В больнице между тем шла оживленная работа. Она была привычна и понятна. Все, кто пришел в госпиталь и остался там, нашли себе дело. Иван Иванович Лукин работал до войны эвакуатором в санатории имени Пирогова, в госпитале он стал старшим санитаром. Сегодня трудолюбивый санитар взялся за санпропускник. Накачал воды в котел, натаскал угля и разжег топку. Ему никто не давал приказаний, он и сам знал, что сейчас нужно делать.

На кухне рабочие столовой растопили плиту. Весело потрескивали дрова в топке, тихо гудело пламя. Повара Евгения Белецкая, Ашот Багдасаров, диетсестра Анна Фесенко принимали все, что приносили жители города, и ломали голову, что же готовить из самых разнообразных продуктов, имевшихся под рукой в малых количествах?

— Не знаю, чем и кормить. Одни фрукты, зелень, — сокрушалась Белецкая.

— Ладно, будем варить компот, — отозвалась Фесенко.

Но в это время на кухню вошли солдаты из команды выздоравливающих. Каждый был с тяжелой ношей. Глухо стукнули о пол мешки.

— Принимайте продукты, товарищи военповара первого ранга!

«Военповара» уже ощупывали и осматривали мешки. Сахар, рис, манка…

— Живем, Аня! — Белецкая посмотрела на горящую плиту. — Здесь мы не развернемся. Перетащим все в большую кухню. Сварим кашу.

— Конечно, кашу! Рисовую, с маслом, на молоке, — повеселела и Фесенко.

Солдаты, взвалив на плечи тяжелые мешки, понесли их в большую кухню госпиталя.