Форд кивнул, не понимая, зачем он рассказывает о своем горе Хазелиусу, если избегал затрагивать эту тему даже на приемах у психиатра.
– Как тебе удалось пережить такой удар?
– Мне не удалось. Я сбежал в монастырь.
Хазелиус заглянул Форду в глаза.
– Ты набожен?
– Гм… не знаю. После смерти жены я перестал верить во что бы то ни было. Мне нужно было понять, где я, что я и смогу ли снова обрести веру.
– И?..
– Чем больше я старался, тем меньше что-либо понимал. А потом вдруг меня осенило, что точных ответов я никогда не найду и что свято во что-либо верить никогда не стану. Вот я и успокоился.
– По-моему, рассудительный и интеллектуально развитый человек вообще не может быть в чем-либо полностью уверен, – сказал Хазелиус. – Даже в отсутствии веры, как, например, в моем случае. Кто знает? Может, Господь этого пастора Эдди и правда где-то существует? Мстительный, страдающий садизмом, одержимый геноцидными идеями, готовый сжечь всякого, кто не верит в него.
– А ты?.. – спросил Форд. – Как ты пережил смерть жены?
– Я решил, что должен что-нибудь подарить миру. Поскольку я физик, то придумал «Изабеллу». Моя жена любила повторять: если уж умнейший на свете человек не может выяснить, как так случилось, тогда кто же может? «Изабелла» – моя попытка ответить на вопросы, о которых ты говоришь. И на многие другие. Она в некотором смысле моя вера.
На освещенном солнцем камне грелась крошка ящерица. Где-то наверху кричал беркут, и его пронзительный крик раскатывался эхом по каменистым холмам.
– Уайман, – сказал Хазелиус, – если мы не поймаем хакерскую программу, то проект погорит, нам всем придется проститься с работой, а американская наука отодвинется на громадный шаг назад. Ты ведь знаешь об этом?
Форд промолчал.
– Очень тебя прошу, пожалуйста, не разглашай нашу тайну до тех пор, пока мы не решим проблему. Под угрозой будущее нас всех – в том числе и Кейт.
Форд резко повернул голову.
– Я заметил, что между вами что-то есть, – сказал Хазелиус. – Что-то светлое. Даже, если можно так выразиться, священное.
«Если бы», – мелькнуло у Форда.
– Дай нам еще двое суток, и мы спасем проект. Умоляю.
«Знает ли этот необыкновенный человек, – задумался Форд, – или догадывается ли, зачем я приехал сюда на самом деле? Впечатление создается такое, что знает».
– Двое суток, – тихо повторил Хазелиус.
– Хорошо, – ответил Форд.
– Спасибо, – пробормотал Хазелиус хрипловатым от избытка чувств голосом. – Лезем наверх?
Форд последовал за Хазелиусом по ненадежной тропе. Дождь и ветер побили и истерли ступени, поэтому и ступать по ним, и держаться за их края было непросто. Забравшись к развалинам, Форд и Хазелиус приостановились перед входом, переводя дыхание.
– Взгляни-ка. – Хазелиус указал на то место, где обитатель древнего жилища разровнял наружный слой глиняной обмазки. Большая часть глины раскрошилась и истерлась от времени, но возле деревянной балки до сих пор сохранился тонкий слой штукатурки со следами ладоней. – Если приглядеться, видны отпечатки пальцев, – сказал Хазелиус. – Им тысяча лет. С другой же стороны, это все, что осталось от человека. – Он повернулся лицом к голубому горизонту. – Вот что такое смерть. Приходит день, и – раз… все исчезает: воспоминания, надежды, мечты, дом, любовь, имущество, деньги. Родственники и друзья поплачут, устроят похороны, поминки, и жизнь пойдет своим чередом. А ты становишься желтеющими фотографиями в альбоме. Потом умирают и те, кто тебя любили, потом те, кто любил их, и вот уже никто не помнит, что когда-то на земле был и ты. Видел в антикварных лавках дагеротипы девятнадцатого века? Портреты мужчин, женщин, детей… Никому больше не известно, кто они такие. И о человеке, который оставил эти отпечатки, мы не знаем ровным счетом ничего. Он ушел, и все. Зачем тогда жил?
День становился все теплее, однако Форд, когда они спускались вниз, поеживался, как от холода, при мысли, что и он когда-нибудь умрет.
Глава 30
Вернувшись домой, Форд заперся изнутри, задвинул шторы, взял из шкафа портфель и открыл кодовый замок.
«Поспи, дурак, поспи, тебе говорят!» – требовал его организм. Форд, пытаясь не обращать внимания на смертельную усталость, достал из портфеля ноутбук и записку Волконского. Наконец выдалась первая возможность поразмыслить над ней. Уайман сел на кровать, прислонившись спиной к деревянной спинке, и положил ногу на ногу. Он поставил компьютер на колени, открыл хекс-редактор и ввел в машину последовательность букв и цифр шестнадцатеричного кода. Теперь с ним можно было поработать.
Что скрывалось за этими значками? Коротенькая компьютерная программа, текстовый файл, некое изображение, первые аккорды Пятой симфонии Бетховена? Или персональный код доступа? В таком случае никаких тайн раскрыть не удастся, ведь ноутбук Волконского забрали агенты ФБР.
Форд тряхнул головой, отложил компьютер и пошел на кухню сварить кофе. Он не спал почти двое суток.