И тогда Скворцов понял, что не успокоится, пока не причинит ей ответной боли. Он был терпелив и долго ждал своего часа, но в конце концов подвел ее к тому вопросу, которого она почему-то ни разу не задала: как погиб Павел? Скворцов отвечал осторожно, взвешивая каждое слово. Их оставили вдвоем в покинутом немецком дзоте на развилке дорог. Приказ был: продержаться до подхода наших. Они и держались, хорошо держались... А потом настала тишина, о них словно забыли: и свои и чужие... Деятельная натура Пашки не выдержала. Он пошел искать наших, Скворцов остался. Видимо, Пашка нарвался на тех немцев, которые после забросали дзот гранатами и взяли в плен контуженого Скворцова. "Зря он не остался",- только и сказала Анна. "Он хотел, как лучше,- мягко произнес Скворцов.- А может, просто не хватило терпения"."Странно! Мне казалось, это его главное качество".- "Ты не была с ним на войне".- "Но я была с ним в Сердоликовой бухте". Таинственная бухта, где Пашкино терпение сделало из нее женщину. Чушь какая-то!.. Она продолжала с сухим смешком: "Конечно, куда ему до тебя! Ты, мой терпеливый герой, пересидел Пашку во всех смыслах". Скворцов пожалел, что затеял этот разговор, силы были неравны, любовь бессильна перед равнодушием. Он спасся в обиду. Старый, безошибочный ход: Анна умела причинять боль близким, но тут же начинала жалеть обиженного, каяться, и в эти минуты из нее можно было веревки вить. Пашкина черта - тот сгоряча мог ляпнуть черт-те что, а потом ластился котенком. Горячие люди отходчивы. Скворцов не горячился. У него была железная выдержка, умение дожидаться своего часа, и тогда он шел до конца. И еще - он безошибочно отличал необходимость от мнимых возможностей, которыми так часто обольщаются слишком самолюбивые и обидчивые люди. Конечно, у него в жилах текла кровь, не водица, и он совершал промашки, но не упорствовал в них. В свое время он сделал несколько добросовестных и несуетливых попыток проверить, насколько может освободиться от Анны, хотя бы ослабить путы, но оказалось, что с другими женщинами он испытывает вначале скуку, потом отвращение, и смирился со своим пленом. Но коли так, надо получать от нее максимум радости, не претендуя на то, чтобы ей так же радостно было с ним. В конце концов, это ее личное дело. Скворцов приспособился и к этому ее состоянию. Не терпел он лишь тех ее угрюмых выпадений из действительности, которые в последнее время случались все чаще: похоже, что этим отмечено и начало их путешествия, обещавшего быть столь приятным. Надо принимать срочные меры, иначе все пойдет прахом. Лучший способ - озадачить ее, заставить изворачиваться, лгать или оправдываться.
- Ты думаешь о Пашке? - спросил он с нарочитой прямотой.
- Я думала о том,- сказала она, ничуть не удивленная диковатым вопросом,- что, явись сейчас Пашка, нам не о чем было бы говорить. "Ты замужем за Алешкой?.. Дети есть?.. Кем ты работаешь?.. А Скворцов?.." Ну, еще что-нибудь о квартире, зарплате. Те же вопросы задала бы ему я. А дальше что?..
Скворцов промолчал. Он не ждал такого ответа, полагая, что она сама не может определить образ смутного томления, насылаемого придвинувшейся старостью. Грубая конкретность ее мыслей сбила его с толку. Они впервые отправились в маленькое путешествие всей семьей, у них прекрасная каюта-люкс, издалека доносится музыка, их не настигнет здесь ни телефонный звонок, ни внезапный наскок доброго знакомого, наконец-то можно расслабиться, перевести дух после трудной недели, сплотиться против холодного и всегда опасного мира, а у нее в мозгу - этот давно истлевший мертвец.
- Любопытно,- продолжала Анна с той же неумной доверительностью,- когда расстаются, даже на короткий срок, люди, все время общающиеся друг с другом, они переполнены новостями и соображениями. Когда проходят годы, а десятилетия и подавно, даже самым близким нечего сказать друг другу. Мы сцеплены чепухой, повседневностью, бытовыми мелочишками, сдуло эту пену, и все - пустыня...
- Наверное, ты права...- протянул Скворцов и вдруг переиграл всю игру: - Но я имел в виду другого Пашку - нашего сына.
- А-а!..- Не было и тени замешательства, хотя она принадлежала к людям, остро ощущающим собственные промахи, и Скворцова кольнуло: уж не разгадала ли она его уловку? - А чего о нем думать? С ним все в порядке.
- Ты так считаешь?
- Дитя своего времени. Перебесится, будет, как ты.
- Что общего? Разве я бесился?
- Нет?.. А при чем тут ты? - в голосе прозвучало раздражение.
- Мы так совсем запутаемся. Речь шла о нашем сыне. Ты его не любишь.
- Я смертельно боялась за него, пока он был маленький. Потом все меньше и меньше. А сейчас успокоилась. Он меня не интересует.
- Это жестоко!
- Твое любимое выражение. Неужели ты так нежен и уязвим? Мне кажется, что и ты, и твой безумствующий сынок сделаны из весьма прочного материала.
- Я никогда не выдавал себя за рохлю. Но жизнь обошлась со мной не лучшим образом. Тебе это отлично известно. И мне хочется защитить нашего мальчика...