Богоборец

— Как это возможно?

— А что не так? — удивился я. — Насколько я помню, в республике до последнего времени было запрещено поклоняться иным богам, кроме чистого, но не было обязательно поклоняться ему. Я где-то нарушил правила?

— Вы правда не являетесь последователем чистоты? — чистый с трудом сдерживал отвращение. — Вы не любите чистого бога?

— Не являюсь, — кивнул я. — Я никак не отношусь к чистому богу. Я не могу его любить или не любить.

Ну, почти не соврал. Теперь, когда он мёртв, мне на него наплевать.

— Омерзительно! Вы… неблагонадёжный! Грязный еретик!

— Неблагонадёжные кварталы ликвидированы за отсутствием тех, кто должен там жить. Об этом было объявлено в газетах, — пожал я плечами. — Еретиком я не являюсь, поскольку не проповедую иных религий. Что вы от меня хотите! Грязным — тем более, поскольку я сегодня мылся.

— Я хочу, чтобы вас не было, — прошипел монах, с отвращением отталкивая мою руку, за которую до сих пор держался. — Я не могу прочесть ваше прошлое, соответственно, не могу определить вашу причастность к происшествию, как и не причастность. Вы будете задержаны до выяснения обстоятельств иными методами. Жандармы! Этого… — он явно хотел сказать что-то оскорбительное, — доминуса препроводить в тюрьму. Он подозревается в нападении на храм, но требуется дополнительное расследование традиционными методами.

Вот тут я прокололся. Тот тип, которого я отыгрывал, должен был начать возмущаться, орать и топать ногами, требовать компенсации и уважительного отношения к доминусу, однако я так обрадовался тому, что услышал, что вышел из образа. Слава богам, на это никто не обратил внимания.

— Как скажете, — хмыкнул я, всё ещё переживая удовлетворение от услышанного. Это же как повезло! Да, они могут определить, применял ли я манн, но больше — ничего! Их хвалёные дознаватели ничего не могут про меня узнать, потому что я никогда не клялся их богу, ни разу не проходил никаких обрядов. Я не принадлежу их религии. У чистых надо мной нет власти!

Безусловно, можно обойтись и традиционными методами, о которых говорил чистый дознаватель. Если меня обыщут и допросят, подозрения только усилятся. Хотя какой там усилятся. В сумке у меня на плече лежит комплект обносок, в котором я был в церкви, кое-какая косметика. Достаточно опросить всех присутствующих, чтобы найти прихожанина, которого так и не нашли — кто-то да видел, кто-то да запомнил. А потом сравнить описание с этой одеждой. Однако всё это не важно. И тюрьма меня не пугает — дождусь, когда немного успокоятся, и уйду. Организовать нормальное расследование не так просто, как посадить нескольких идиотов со способностью читать прошлое.

Но как они изменились! Раньше никто и не подумал бы отправлять меня в тюрьму. Просто отправили бы на алтарь к чистому и выбили признание. А то и вовсе не стали бы искать виновного. Слишком осторожно действуют, и это не очень хорошо. Прежние чистые просто уничтожили бы всех прихожан, находившихся в церкви и, возможно, ещё тех, кто просто проходил поблизости, и даже не стали бы заморачиваться с расследованием. А теперь даже такого, как я, «грязного еретика», всего лишь отправляют за решётку «до выяснения».

В тюрьму меня доставили с комфортом, на локомобиле. Это удачно — если Кера и Доменико не найдут меня на оговорённом месте встречи, могут что-нибудь натворить в попытках выяснить мою судьбу. Впрочем, Кера же чувствует, что со мной всё в порядке, так что должна, если что, удержать брата от необдуманных действий. Но в любом случае хорошо бы поторопиться. Не стоит заставлять родных и близких нервничать лишний раз.

Камеру мне предоставили удобную, даже, наверное, повышенной комфортности. По крайней мере отхожее место находилось в углу, за занавеской, и это было не ведро какое-нибудь, а вполне приличный унитаз. Койка, опять же! Не просто доски, а железная кровать, как в больнице, ещё и какой-то матрас сверху брошен. Настоящий номер люкс, ничего не скажешь. Дверь тоже, к слову, надёжная — железная, с решёткой на уровне лица. Запирается на надёжный металлический засов снаружи. Такую только тараном выбьешь. Ну, или если локомобилем дёрнуть. Относились крайне уважительно. Не обыскивали, спросили только, есть ли оружие, и, когда я показал револьвер, попросили отдать патроны. Ну просто сказочный сервис!

— Железные решётки мне не клетка, и каменные стены не тюрьма, — пробормотал я, сосредоточившись на двери, как только шаги конвоиров за стеной стихли. В жандармерии по ночному времени было пустовато. Те, кто меня сюда привёл, отправились обратно к месту происшествия, а здесь встречал сонный охранник и больше я официальных лиц не заметил.