Я вспомнил тушу гигантского крокодила, которого завалил Доменико, всего лишь превратив в спирт воду в желудке твари. Нет, брат абсолютно точно не беззащитен. Но всё-таки одному мне справиться будет проще. В отличие от брата я учился быть незаметным, а вот у него такой школы не было. Впрочем, его предупреждение я из головы не выбрасывал. Мы ещё обсудили, куда будем выбираться на локомобиле, если преследователи будут настолько упорны, что дойдёт до этого, и я стал прощаться.
— Диего! — окликнул меня Доменико, когда я уже встал. — Мы ведь не уедем из Рима после того, как убьём этого несчастного?
— Нет, брат, — покачал я головой. — Я не хочу, чтобы чистые снова набрали сил. Даже если у них больше нет бога.
— Силван сказал, многие из сената считают, что только чистые защищают республику от вторжения. Их мало кто любит, но большинство утверждает, что теперь, когда нас не защищают другие боги, отказаться от чистой церкви — смерти подобно. Особенно сильно эту теорию поддерживает отец Петры. Доминус Ерсус с ними активно сотрудничает. Он был одним из тех, кто год назад не позволил запретить чистую церковь.
— Знаешь, он никогда не казался мне умным. Какой смысл в защите бога, который требует постоянных жертв? Скоро этому богу будет некого защищать.
— Солнцеликий в южном Винланде тоже требует жертв, — напомнил Доменико. — Мне это тоже не нравится, но что, если Ерсус прав?
Я отвернулся от двери, и уселся обратно в кресло. Раскурил папиросу. Забавно, за год почти бросил, как-то само получилось, просто курил всё реже и реже, а теперь вот, похоже, снова начну. Я специально тянул время — хотелось объяснить свою позицию как можно более убедительно. Не хотелось бы, чтобы те, кто мне помогает, считали, что я не прав.
— Понимаешь, брат. У нас есть Кера. У нас есть Геката, титаны. Почему бы нашим сенаторам не сосредоточиться на том, чтобы задобрить их? В конце концов, ты не хуже меня знаешь — боги не бессмертны и даже не так страшны, как мы привыкли о них думать. Ты сам был свидетелем, как один из богов умер. С ними можно бороться, им можно противостоять. Так зачем перекладывать свою защиту на плечи твари, которой на своих последователей наплевать, она их оценивает только с точки зрения гастрономического интереса? Мне плевать, что думает сенат. Нет, я понимаю, почему они выбирают чистых. Это простой путь, тем более сейчас, когда им снова кажется, что они могут их контролировать. И от неугодных легко избавляться, когда боги требуют жертв. Уверен, это они тоже учитывают. Возможно, это действительно один из способов сохранить страну. Только мне, повторюсь, плевать, что они решили. Я считаю, что чистые не нужны Риму, и, знаешь, собираюсь своё решение воплотить в жизнь, что бы там не думали другие. В этом вопросе я чужое мнение учитывать не готов.
Доменико немного подумал, а потом кивнул. Кажется, мне удалось его убедить. Хотя, если честно признаться самому себе, римская республика так и не стала мне Родиной, так что я не очень-то переживал по поводу её судьбы. Если уж совсем прижмёт, я предпочёл был перебраться куда-нибудь в Тартарию. Вместе со всей семьёй, конечно же.
Глава 22
Утром отправился в сторону храма чистоты. Со спутниками прощаться не стал — зачем, если всё уже оговорено? Для начала зашёл в снятую накануне халупу — ту, что в Борго. Там и переоделся, благо этаж первый, и окна выходят на противоположную от улицы сторону и даже случайного прохожего не удивит появление нищего калеки с фосфорной челюстью из ниоткуда. Именно эту личину я выбрал для визита в храм. Что может быть естественнее для такого доходяги? Нет, до разговора с Доменико я думал побыть кем-нибудь другим, но когда он пересказал некоторые подробности о том, как нынче проходят службы понял, что маска калеки будет гораздо естественнее. Раньше чистые пренебрегали добрыми чудесами, предпочитая запугивать паству. Теперь всё немного изменилось. Говорят, будь ты нищим, умирающим в грязи и нечистотах, или богачом, которого поедает изнутри неизвестная болезнь — если на тебя пал взор кого-то из святых подвижников церкви чистоты, твоя жизнь кардинально изменится. За это можешь быть уверен. Конечно, больных и убогих много, и чудес исцеления на всех не хватает. И все равно люди надеются. Особенно те, кому надеяться больше не на что.