Богоборец

В этот раз гекатонхейр заметил меня заранее. Или же просто посчитал большей угрозой. Прорваться через лес щупалец оказалось намного сложнее. Там, где не хватало маневренности я использовал манн. Силы на это тратилось очень много — влиять непосредственно на сторукого было почти невозможно. Ему все мои потуги были… даже не знаю, с чем сравнить. Слону дробина хоть какой-то ущерб наносит, мои же проклятья с этих исполинов соскальзывают вообще без всякого эффекта. Действовать получается только опосредованно, но беспамятных вокруг уже совсем мало, особенно достаточно крупных, чтобы хоть немного отвлечь внимание стража. Несколько раз я был близок, чтобы повторить судьбу титана, которого хочу вызволить, и спас меня только тот факт, что я слишком мелкий. У сторукого хватает тонких щупальцев «моего» размера, но всё-таки он явно больше привык сражаться с более крупными противниками. Я ему был просто неудобен. Пробравшись к средоточию, почти ничем не защищённому, снова рассёк его лики. Сколько дотянулся. Вцепился прямо в одну из пастей, как только она открылась для крика. И свободной рукой, и серп воткнул. Ещё и рот заранее открыл, чтобы не так сильно по ушам ударило.

Пережить яростный многоголосый вой сторукого вблизи, прямо в эпицентре, оказалось ещё сложнее. Зато меня не отшвырнуло обратно к щупальцам, как в прошлый раз. Сознание, конечно, поплыло, но мне в голову пришла интересная мысль: что, если продолжить работать серпом? На потерю щупалец первый рождённый реагирует гораздо менее живо, чем когда я ковыряюсь в «лицах». Дождавшись, когда вопль прекратится, ударил серпом ещё раз и ещё. Я чувствовал восторг оружия — ему явно нравилось причинять боль настолько сильному и древнему существу. Слепая, не рассуждающая ярость и злобное удовлетворение. Легко было поддаться этому настроению, вот только мои собственные чувства были прямо противоположны. Честно говоря, сторуких мне жаль. Существа, которых сразу после рождения заперли во тьме. Потом младшие братья предали их, и вместо того, чтобы выпустить, заперли в ещё более страшную тюрьму. Только Крониды их освободили, но очень своеобразно — сделали в той же тюрьме надсмотрщиками. Толку от хтонической мощи, если ты навечно заперт?

Крайне удивительно, что эти существа настолько терпеливы. Очень сомневаюсь, что у них недостаточно сил, чтобы вырваться в ойкумене. Да, это грозит неисчислимыми катастрофами, но я вот не уверен, что меня бы это остановило, окажись я на их месте. Они даже умереть не могут, чтобы прекратить это вечное заточение!

В общем, если бы не необходимость вырваться из Тартара и вытащить из него титанов, я не хотел бы причинять сторуким боль. Приходится. Возможно, поэтому проклятому серпу не удалось меня поработить — я действовал им, как обычной полоской железа. Не мог проникнуться этой кровожадной яростью. Оружие, в котором явно присутствовало какое-то подобие сознания было этим недовольно, но пока повиновалось — очень уж ему нравилось купаться в крови первых рождённых.

Увлечься безнаказанным кровопролитием не позволяло так же понимание — скоро сторукий что-нибудь придумает. Я, конечно же, не наношу ему хоть сколько-нибудь серьёзных ран. Да, очевидно, то, что я делаю, очень болезненно, но этим хтоническое чудовище не проймёшь. Скоро он найдёт способ прихлопнуть надоевшую мошку, и мне к тому моменту желательно оказаться подальше. Ещё дважды я устраивал лицерезню, пережидал раздражённый вопль боли, и снова полосовал несчастного гекатонхейра, а на третий раз рванул прочь. Просто почувствовал, что время безнаказанности на исходе. И не ошибся. Сотни тонких на фоне остальных щупалец нитей, оказывается, уже тянулись ко мне не только с краёв поля, покрытыми лицами, но и из самих лиц. Из глаз и раскрытых в яростном крике ртов выметнулись блестящие от слизи длинные когтистые пальцы. Всё-таки чуйка у меня хорошая — ещё чуть-чуть, и ускользнуть не получилось бы.

Сторукий был по-настоящему раздражён моими действиями. Даже несмотря на неожиданность, мой рывок не заставил чудовище растеряться. Схватить меня специально выращенными для этого когтями не получилось, но сдаваться гекатонхейр не собирался.

«Да чтоб тебя! — в голове метнулась паническая мысль. — Этак я отсюда не вылезу!» Я внезапно почувствовал себя насекомым, неосторожно забравшимся в исполинскую росянку. Польстился на сладкий нектар внутри и не заметил, как над головой смыкается ловушка. Толстые щупальца вокруг средоточия были сомкнуты так плотно, что я решительно не понимал, как из образовавшегося кувшина выберусь. Стало темно, и только блестящие белым глаза на «дне» ловушки продолжали сверлить меня злобным, предвкушающим взглядом. Вместе со мной в гигантскую ловушку попали даже несколько беспамятных — они метались из стороны в сторону, пытаясь найти выход. Тщетно. Я тоже ткнулся в одну сторону, в другую, пытаясь найти или прорезать себе дорогу наружу, но куда там! При таких размерах, — моих и серпа, — мощные щупальца можно ковырять год, и не факт, что удастся прорезать путь наружу.