Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Колоритная сцена её сборов на бал: «Старая графиня*** сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали её. Одна держала банку румян, другая коробку со шпильками, третья высокий чепец с лентами огненного цвета. Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту, давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад».

Вот уже вернувшаяся с бала старуха графиня совершает привычный и неприглядный для чужих глаз туалет: «Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с неё чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с её седой и плотно остриженной головы. Булавки дождем сыпались около неё. Жёлтое платье, шитое серебром, упало к её распухлым ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств её туалета; наконец графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в этом наряде, более свойственном её старости, она казалась менее ужасна и безобразна».

От милых прежних прав заране откажись…

Своеобразный кодекс чести старой дамы: она должна смириться с потерей привычек, усвоенных в молодости. Иначе становится смешной или уродливой. Отсюда все подробности старческого туалета той, что спутала время…

Интерес к процессу женского увядания давний. Пушкину девятнадцать. Он – автор поэмы «Руслан и Людмила», принесшей ему всероссийскую славу. Отвратительной колдунье Наине в довершение ко всем уродствам – она и горбата, и седа, и писклява, – в противовес юным и прекрасным героям, поэт «назначает» невероятный… семидесятилетний возраст!

Сегодня семьдесят мне било.

Что ж предстало взору обожателя некогда прелестной девы?

И вдруг сидит передо мной
Старушка дряхлая, седая,
Глазами впалыми сверкая,
С горбом, с трясучей головой,
Печальной ветхости картина.

Картина, заставляющая читателя ужаснуться…

Возможно ль! ах, Наина, ты ли!
Наина, где твоя краса?
Скажи, ужели небеса
Тебя так страшно изменили?

Но всего фантастичнее в неприглядном образе Наины (к слову, имя на древнееврейском означает «невинная») – её притязания на… любовь. Она наивно верит в неотразимые свои чары, женские, не колдовские. Вот что, по замыслу двадцатилетнего автора, делает «старушку дряхлую» совершенно безобразной!

Но, друг, послушай: не беда
Неверной младости утрата.
Конечно, я теперь седа,
Немножко, может быть, горбата…

Вовсе не о ведунье, но близкой сердцу Пушкина женщине, его любимой мамушке Арине Родионовне, эти строки князю Петру Вяземскому. «Вообрази, – искренне умиляется поэт, – что в 70 лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочинённой при царе Иване».

Весьма красноречивое замечание, ведь возраст няни казался тогда её воспитаннику чуть ли не библейским. Зато сколько нежности и любви в одной лишь строчке: «Голубка дряхлая моя!»

Печально младость улетит,
Услышу старости угрозы…

Не случилось поэту дожить ни до сорока, ни до более поздних лет, хотя не раз представлял он себя глубоким старцем, с морщинистым лбом и поредевшими кудрями, рисуя воображаемые автопортреты. Но многим из тех «младых граций», кого любил и воспевал Пушкин, была дарована долгая жизнь. Не всегда, правда, счастливая…

Анна Николаевна Вульф (1799–1857) Вздох «Тверской Авроры»: «Моя несчастная звезда»

…Мечтать буду только о вас.

Анна Вульф – Пушкину

Старицкий уезд и его обитатели

Низкий поклон Гарольду Вульфу, что в семнадцатом столетии отважился покинуть родную Швецию для неведомой ему России! Знать бы бесстрашному шведу, сколько его далёких наследниц станет адресатами пушкинской лирики: Анна Керн и Катенька Вельяшева – обе по матери Вульф, Анна (Нетти), Евпраксия (Зизи), Анна (Аннета), урождённые Вульф!

Аннета, она же Анна Николаевна, так и не сменившая свою нерусскую девичью фамилию. Самая преданная обожательница поэта. До последнего дня Пушкина и до своего последнего часа…

«Я был свидетелем твоей златой весны» – Александр Пушкин встретил Анну в пору и своей «златой весны», они почти ровесники: она – на пороге восемнадцатой, он – девятнадцатой. Тог!да, летом 1817-го, Пушкин впервые приезжает в Михайловское и знакомится со своей тригорской соседкой.

Надо отдать должное Анне Вульф: она остроумна, впечатлительна, мечтательна и немного сентиментальна. Обожает поэзию – зачитывается Байроном и Томасом Муром, ирландским поэтом-романтиком, – что не может не импонировать Пушкину.