Боги слепнут

– Ты прав, – согласился старик. – Собственность – зло. И это зло так легко проникает в человеческую душу. Когда-то у меня был дом, своя школа и толпа учеников. Но в один прекрасный момент я понял, что оброс связующими нитями, сдерживающими мой дух. Я разорвал путы, бросил и хижину, и учеников, и стал путешествовать. Но имел неосторожность задержаться здесь слишком долго, и все началось сначала – дом – ученики – школа. Надо немедленно разорвать нити, что спеленали дух.

– Давай отложим твое освобождение до того момента, пока этот парень не очухается, – предложил старику его приятель.

Вдвоем они подняли Гимпа и потащили в хижину.

Глава XVIII Апрельские игры 1976 года (продолжение)

«Вчера во время танцев вокруг костров двух человек толкнули в пламя. Один из пострадавших получил сильные ожоги и доставлен в Эсквилинскую больницу. Как удалось выяснить, это редактор «Авентинского вестника» Аполлодорий».

«Разве у нас нет иных подходящих кандидатур, кроме Бенита? – спрашивает Помпоний Секунд. – Почему сенат все время твердит о Бените? Лишь потому, что его имя называет этот сомнительный вестник «Первооткрыватель»? Человек с репутацией Бенита не может стать диктатором. Странно, что римляне, столь щепетильные в вопросах честности и чести, избрали Бенита в сенат».

«Акта диурна», 10-й день до Календ мая [48]

I

Дождь лил по-прежнему. Не дождь – сплошная стена воды. Струи шуршали в ветвях деревьев, барабанили по крыше. То и дело Гимп поднимал голову к потолку и всматривался в ржавые куски железа, из которых была слеплена крыша. Что делать, если крыша потечет? Комнатушку затопит мгновенно. Но крыша, хвала Юпитеру, держалась. В хижине было одно единственное окошечко, с двумя стеклышками внахлест, и в сильный дождь сквозь щель текла вода. Марий заткнул щель тряпкой, но это помогло мало. Фанерная дверь разбухла и перекосилась, и теперь отвратительно скрипела и визжала на разные голоса прежде, чем отвориться. За порогом обитатель хижины тут же попадал ногой в огромную лужу, вода в луже постоянно повышалась, грозя перелиться через невысокий порог. Под полом хлюпала вода. Еще немного, и Наступит момент, когда поток подхватит крошечную хижину и понесет, как утлый челнок…

Нет, не понесет. Дырявая хижина тут же рассыплется.

Еще одно серое дождливое утро начиналось как обычно. Марий Антиохский занимался мастурбацией. При этом приговаривал, повторяя слова Диогена: «О, если б потирая брюхо, можно было утолить и голод». Гимп лежал на кровати и смотрел в потолок, а Гепом готовил завтрак из просроченных консервов, найденных на помойке.

– Где ты взял эту мерзость? – спросил Марий, заглядывая в кастрюлю, где плавали куски чего-то розового и красного и растекалась по поверхности воды тонкая пленка сала.

– Там же, где и всегда, – невозмутимо отвечал Гепом.

– Верно говорил учитель, что самое страшное на свете это нищая старость[49].

– Зря ругаешься, – возразил Гепом. – У меня на помойке выросло цитрусовое дерево. Я его пересадил поближе к дому. Скоро у нас будет свой сад.

– Уж скорее грибы тут вырастут, – вздохнул Марий Антиохский. – Погода с ума сошла.

Ему никто не ответил – ни Гимп, ни бывший гений помойки. Нечего говорить, мысль очевидная. Рассуждать об очевидном все равно что слушать, как стучит дождь по железной крыше.

– Надо было отправляться в путь, а не засиживаться здесь с вами, – бурчал старый киник. – Сейчас бы сидел бы где-нибудь под пальмой и грел на солнце старые кости.

– Неужели где-то светит солнце? – спросил недоверчиво Гимп.

Хижина дрогнула, будто испугалась угрозы старика уйти и бросить ее. Ужас пронизывал жилище от крыши до пола. Дрожали стены и стропила, сверху сыпалась какая-то труха. И падали изредка капли воды – где-то крыша все же дала течь.

– Землетрясение, – прорычал Гепом и, вскинув лицо к потолку, завыл совершенно по-волчьи: – У-у-у…

Гимп попытался встать, но тут же вновь повалился на кровать – почему-то не хотелось никуда бежать. Мир рушится? Ну и пусть себе рушится. Давно пора. Стены ходили ходуном. Кровать подпрыгивала. Но утлое жилище не желало разваливаться. Может, его скрепляло нечто большее, чем гвозди, шипи и клинья?

– Мир предоставлен сам себе, – с грустью сказал Марий, – и мне это не нравится. Гении больше ни за что не отвечают. И люди не отвечают. И я подозреваю, что боги не отвечаю тоже.

– Гепом, твою обожаемую помойку смоет дождем. Что ты будешь делать?