Боги слепнут

– Какие желания! Что ты мелешь? Кто мог попросить такое?

– Люди. Очень часто желают огня и пожара. Я сам удивляюсь, до чего часто!

– Раньше желали другое. Просили здоровья для больных детей, возвращали мужей с войны, спасали пропавших без вести.

– Ты глуп, Гимп. Отныне у нас свобода желаний. Как и свобода слова. Они всегда хотели этого – пожаров, убийств, насилия. Но цензоры и боги сдерживали их порывы. А мы находились в услужении, и сами ничего не решали. Теперь все изменилось. Мы потеряли свое место, но мы и нашли его вновь. Теперь люди хотят того, чего хотели с самого начала, без указки сверху. И мы – вот что интересно – желаем того же самого! И исполняем с восторгом. Изведал ли ты это счастье – исполнять с восторгом? Выше него нет ничего. Поверь.

– Не желаю! – воскликнул Гимп. – Останови их! Гении не могут потакать ненависти, потакать войне, пожарам, горю… – слова гения Империи уходили в пустоту. Напрасно Гимп тянул к бывшим собратьям руки – меж ними была стена чернее августовской ночи.

Базилика уже горела вся – до крыши. На фоне беснующихся рыжих языков скульптуры казались неестественно застывшими, будто уверены были, что беда им не грозит. Их мраморные руки по-прежнему сжимали мечи и свитки, их гордые головы венчали наградные венки.

– Пожар! – закричал Гимп и бессмысленно замахал руками. Он не видел огня, но слышал треск пламени и ощущал запах дыма. И от этого было еще страшнее – ему казалось, что весь Город горит.

– Кто придумал, что можно исполнять только хорошие желания? А? Плохие желания куда занятнее, – смеялся Гюн.

Треск пламени становился все сильнее.

– Ты погубишь Рим окончательно, – воскликнул Гимп, в отчаянии вертя головой.

– Я его спасу.

– Ты его не спасешь. И власти над ним не получишь!

И Гимп кинулся в пламя.

Гюн попытался его удержать. Но не успел. Гимп скрылся в пылающей базилике.

III

Огонь…

Обезумев от общения с вымыслом, писатели жгут рукописи, если хотят истребить их безвозвратно. Не рвут, не закапывают в землю – жгут. Только огонь уничтожает без остатка дерево и бумагу. И стирает память. Огонь может стереть любые, самые дорогие имена. Даже имя гения Рима, подлинное имя, может стереть огонь.

Гимп не чувствовал боли. Он летел. Но не вверх, а вниз, провалившись в узкий черный туннель. Он мчался сквозь толщу земли, он стремился… И перед ним открылось огромное поле. Мертвая земля, и над нею клочьями плыл густой зеленый туман. Полупрозрачные деревья росли в ямах, наполненных белым студнем. Туманные ветви колебались, растворялись в воздухе и сгущались вновь. Неведомые твари, такие же прозрачные и неживые, как и деревья, срывались с ветвей и скользили над полем – безмолвно. Впрочем, здесь Гимп не слышал ни единого звука. Беззвучно колебались ветви, беззвучно двигались по полю призраки умерших. Их все пугало – колебания воздуха, полеты большеглазых и остроухих тварей. От Гимпа они бросились наутек.

Несколько теней было совершенно черных, будто слепленных из густого дыма. Они держались вместе, но вдали от прочих. И если неосторожный чужак приближался к ним, его прогоняли.

Но один призрак бродил в стороне ото всех. В бледном абрисе угадывалась фигура бойца и атлета. Тень повернулась. Гимп узнал белое полупрозрачное лицо.

– Элий… ты здесь? Ты умер?

Тень отшатнулась.

– Вроде того.

– То есть?

– Тело мое еще живет, но сам я здесь. И как прежде на земле – одинок. Никто не приближается ко мне. Никто не желает перемолвиться. Я устал. Уж лучше настоящая смерть.

– Ты не можешь умереть. Желание, выигранное Вером, еще не исполнилось.

– Что из того? Я не могу найти выход отсюда. Ищу непрерывно и не могу найти.

– Твое время еще не наступило. Боги обязаны держать слово.

– Но кто напомнит об этом богам? – Элий усмехнулся. – Гении больше не говорят с богами. Значит, и люди не говорят.

– Но есть один гений, не сосланный на землю. Гений города Рима. Если его призвать…

– Надо произнести его имя.

– Ты знаешь его!

– Но тень не может взывать к богам.

– Я могу.

– Ты умер.

– Нет. Еще нет. Я всего лишь путешествую в мире тьмы. Но я вернусь и призову богов.

– Зачем?

– Чтобы они исполнили то, что обещали.

Элий с сомнением покачал головой:

– Прошло столько времени. Я видел Летицию, она звала меня… Но она не рассказала, как выйти. А ты знаешь?

– Ты видишь здесь?

– Конечно.

– А взрыв ты видел?

– Какой взрыв?

– Тогда вот что. Ты должен ослепнуть здесь, чтобы прозреть там. Пока ты видишь тьму, ты не можешь вернуться. Но боги помогут тебе, я обещаю.

– Погоди! – воскликнул призрак Элия, видя, что Гимп собирается уйти. – Ты знаешь, кто это? – он кивнул на черные призраки, роящиеся вдалеке.

– Знаю, – отозвался Гимп. – Но тебе лучше не знать.

– Кто они? – повторил Элий, но Гимп уже мчался прочь, и вязкие клочья зеленого тумана расступались перед ним.

Гимп очнулся в горящей базилике. Боль пронзила тело. Мышцы обугливались. Кожа на лице полностью обгорела. Но язык еще мог ворочаться во рту. Гимп еще мог говорить. И Гимп выкрикнул имя гения Рима, и вместе с пламенем просьба гения устремилось к небу.

А Гимпу показалось, что он умер.

IV