Боги пустынь и южных морей

– Конечно же нет, – отвечая на вопрос арленсийки, Нурам усмехнулся и покачал головой. – Здесь нет оазисов и даже колодцев до самого Даджраха. Вернее, колодец есть у развалин Хаш-Туум, но там редко бывает вода. Нико не знает отчего она там появляется и почему исчезает. Что интересно, если вода в колодце есть, то она на удивление холодная, словно в горном ручье. Во всей огромной пустыне я такого нигде не встречал.

– Может нам повезет, и вода будет. Холодная… – Эриса облизнула сухие губы, представляя воду в запотевших бокалах с кусочками льда, которую она пила в жару в Арсисе. – Далеко до тех развалин?

– Да, туда доберемся только завтра к полудню. Заночуем в пристанище между скал. Не нравится мне голос песка… – он застыл, прикрыв глаза, вслушиваясь, потом поглядел на верблюдов. – Будет риха-хаттан, – уверенно сказал Нурам Харфиз и встал. – Собираемся! Поторопитесь! – распорядился он погонщиками. – Нужно ехать скорее! Должны успеть до укрытия в скалах.

Собрались быстро. Верблюды, чувствуя беспокойство людей и сами, вероятно, опасавшиеся бури, пошли частым шагом по тропе. Тропа пока совпадала с останками древней дороги. Впереди шел белый верблюд Нурама за ним двое наемников, на низеньких, но весьма проворных дромадерах с длинной рыжей шерстью – такие обитали ближе к границе пустыни и Малвута. В середине двадцать верблюдов с грузом и погонщики. Караван замыкали двое наемников на тех же рыжих длинношерстных, которые, говорят, не очень удобны для перевозки тяжестей, но хороши в бою и во многом превосходят лошадей.

Часа через два с лишним далеко впереди показались скалы. Наверное, о них говорил господин Нурам Харфиз. Они виднелись в буром мареве ломаными серыми выступами между дюн.

– Не успеем, – сказал на аютанском погонщик, следовавший за Эрисой. Он привстал, оглядываясь назад на горизонт.

Эриса, все лучше понимавшая аютанский и даже в разговоре с караванщиками переходившая со всеобщего на их родной, тоже привстала. Но не увидела ничего необычного, беспокоившего людей в караване и, видно, все больше волновавшего животных, которые вытягивали шеи и раскатисто ревели.

– Становимся здесь! – распорядился господин Харфиз, указывая рукой на торчавшие из песка камни и редкие сухие кусты. – Давайте верблюдов в круг.

Эриса, видя всеобщую тревогу, спрыгнула наземь раньше, чем лег ее верблюд и два не вывихнула ногу.

– Сюда, сюда ставь! И ты сюда! – командовал погонщиками Нурам, жестикулируя рукой. – Веревки давайте! Вяжите крепче!

Пока ничто не предвещало смертельного ветра, и госпоже Диорич казалось их беспокойство странным. Однако раньше, чем лег на землю последний верблюд, послышался нарастающий гул, и небо потемнело, словно упали густые сумерки.

– Держись меня и ничего не бойся! – хозяин каравана поймал арленсийку за руку и заставил лечь ближе к его белому верблюду. – Риха-хаттан не бывает долгим. А этот видно не будет сильным. Прижимайся теснее к земле. Глаза зажмурь, лицо закрой платком!

Последние его слова смешались с ревом ветра. Шквал ударил такой силы, что если бы Эриса стояла во весть рост, то ее сбило бы с ног и попросту унесло вместо с песчаным потоком. В лицо словно впилась тысяча раскалённых игл, и тело, не защищенное одежной, жгло так, словно с него сдирали кожу. Дышать стало невозможно. Любой вдох вместо воздуха насытил бы легкие песком.

Стануэсса, как могла, спрятала лицо в головной платок, пыталась дышать через него, делая редкие осторожные вдохи и сотрясаясь от мощи обрушившейся стихии. Она помнила слова господина Харфиза: «Риха-хаттан не бывает долгим». Но не долгим, это сколько? Минута, пять, десять? Или час? Тогда точно с нее сорвет всю одежду вместе с кожей. Оставалось лишь жаться к верблюду и молиться! Молиться кому? Ее родным северным богам? Есть ли в этом безумстве песка и ветра защита Волгартом и Алеидой?

Эриса начала мысленно взывать к вечным: не шепча, как обычно, а мысленно выкрикивая их имена. Но от этого лишь сильнее становились удары ветра и больнее хлестали струи песка по ногам. Стануэсса вспомнила Лурация, его слова в тех довольно вольных рассуждениях о вечных, которые иногда он допускал. Ведь ее любимый пятидесятилетний «мальчик» был особо искушен и мудр в поднебесных темах, обладал более глубоким миропониманием, чем она. И говорил Лураций, что есть множество богов. Столько, столько мы позволяем себе допустить, и помощь от них, и благословение, и наказание – все это имеет такую силу, которой мы сами этих богов наделяем. Но как же это сложно! Как понять в минуту смертельной опасности, к кому взывать с просьбой о защите, если в остальное время своей жизни о богах не слишком думаешь? Наверное, это и справедливо: если ты живешь жизнью только для себя, то и рассчитывай только на себя.