Боги, которые играют в игры

Мне сегодня однозначно везло, ибо в темноте, помимо смутных очертаний станции я различил луч фонарика. Кто-то из двоих вышел под воду и что-то отвинчивал снаружи платформы. Ознакомится с чертежами станции я успел только в общих чертах — зачем именно здоровяку понадобилось отвинчивать какую-то панель, я не знал, но это не имело никакого значения. Я не знал где находится второй — внутри станции или тоже снаружи, в зоне внутренней безопасности, где гидролизник уже не распознавался системой защиты как чужой. Тем более я не знал, как среагирует на выстрел Узика система защиты Берты, поэтому просто тихо подплыл сзади к булькающему уплывающим ввысь воздухом спецназовцу и одним быстрым движением снял с него гидролизник. Реакция у него была отменная — если бы я не выкинул аппарат дыхания в сторону, а он не хватался бы за мою руку и не нырял за ним, в надежде вернуть маску, вместо того, чтобы свернуть мне шею, а затем уже решать проблему с воздухом, то, возможно, весь исход этой истории был бы менее веселым. Все-таки я переоценил возможности старика перед тренированным бойцом в расцвете сил. Однако, инстинкт, паникующий перед невозможностью вдохнуть — один из самых сильных в человеке. Схватившись за мою руку, бывший майор лишь стянул с нее крыло костюма и я, спустя мгновение, смог спокойно достать нож, а когда он ринулся вслед за падающей в бездну маской, я всадил ему лезвие в основание черепа.

Я знал, что войти на станцию, находящуюся в активной обороне без согласия тех, кто внутри попросту невозможно. На берегу мне рисовали несколько вариантов, но уже тогда я видел, что это нереально. Не в моем положении можно было надеяться на авось. Однако, разглядывая схемы я видел еще одну возможность, которую просто не брали в расчет новенькие офицеры, не подозревавшие, что пресловутый пол погружения отряда морских волков в две тысячи метров это не физиологический, в отличие от обладателей гидролизников, а психологический предел. На глубине трех километров, в разломе, размещался реактор, питающий всю станцию. Он находился прямо под станцией, прекрасно защищенный ее боевыми системами — ни один современный батискаф не имел возможности приблизится к нему, на что и был расчет при строительстве. Мне не нужно было убивать лысого внутри станции. Мне достаточно было просто отключить ее — и пусть себе сидит дальше в пустой безжизненной консерве, пока не кончится воздух, глядя на своего напарника, прибитого ножом к скале аккурат напротив иллюминатора.

Я погружался все ниже и ниже. Глубину я чувствовал кожей — вот они, заветные две тысячи. Ниже нам запрещалось заплывать, но кто же из молодых салаг слушал запреты? Как только получалось — любой из нас рвался ниже второй тысячи, ибо слышал рассказы тех, кто вернулся оттуда. Рассказы о ней.

После двух тысяч любого подводника-мутанта внизу ждала Она. Бездна. Прекрасная, неотразимая, ласковая и все понимающая. Любимая. Да — она становилась единственной любовью в жизни каждого из нас. Перейдя границу в два километра, никто не смог забыть о ней, с нетерпением ожидая нового погружения, новой встречи. После первого знакомства она чувствовалась рядом постоянно, на любой глубине, как только мы погружались в море. Невидимая, она плыла рядом, оберегая и охраняя нас, но по-настоящему с ней можно было встретиться только у нее дома — в настоящей бездне.

Никто из нас не выдержал разлуки, когда нам запретили работать в море, борясь за чистоту генофонда и равные права для всех генетически чистых. Все мои друзья ушли к ней в объятья. Меня последнего она звала каждую ночь, плеском волн, шепотом ветра, а я все ждал. Теперь понимаю зачем. Я не просто пришел к тебе, дорогая… Вот она ты, рядом. Я могу коснуться тебя, но знаю, что пока нельзя. Ибо, коснувшись не смогу удержаться от поцелуя, а поцеловав — забуду все. Я знаю — легенды об этом ходили среди всех подводников. Мы все жаждали и боялись твоего поцелуя. Потерпи еще минуту. Вот он — блок реактора. Беззащитен, ибо никто не думал, что здесь, на этой глубине возможна диверсия. Замыкание — вот в этом контуре, отключение охлаждения реактора, включение автоматического гашения цепной реакции. Там, где то, тысячами метров выше, лысый воет, понимая, сколь ужасная смерть ждет его. Даже к тебе, моя красавица, он не сможет нырнуть из этой неработающей железной коробки.

Вот теперь я твой, любимая, и жду твоего поцелуя. Твой навсегда.

Пробка перед рождеством

— Алло. Да, это я. Главный там доступен? Ну передай ему, что я в жесткой пробке на МКАДе встал. Когда приеду не знаю — пусть на мобилу звонит. Да, я понимаю, что он скажет… да, заказчик уже сидит и ждет, а проект находится у меня в машине — ну а я-то что сделать могу? Вежливо попросить расступится ту тысячу машин, что мне дорогу загораживает? Тут вон хрен с мигалкой стоит в десяти машинах позади и сделать ничего не может, потому, как ему рады бы дорогу уступить, да некуда даже на метр сдвинуться. Все, давай, пока. У меня второй звонок входящий.