Боги, которые играют в игры

— Да, конечно, — улыбнулся я. Я был писателем. Публиковался… наверное. Вот не помню только где. Жил я…

— А почему вы в пошедшем времени об этом говорите? — прервала она меня.

— Ну, привычка. Я тут как-то давно живу, что уже привык. На знаю… — я растерялся.

— А вы помните, когда приехали? Простите, что я все время спрашиваю, но мне хочется понять почему вы меня не вспомнили.

— Я приехал… — и тут я задумался. Недели три прошло точно. Может больше. С другой стороны, приехал я глубокой осенью — другой погоды я тут не помню, значит меньше месяца назад? Иначе либо бабье лето застал бы, либо зима бы началась.

— А еще можно спрошу? — девушка остановилась, и, повернувшись ко мне, посмотрела в глаза, — Когда вы собираетесь уезжать?

— Уезжать? Хм. Дайте подумать, — я тщательно пытался вспомнить на сколько мне дали путевку. С пробежавшим по спине холодком я понял, что совершенно не помню этот факт. Сколько мне еще тут жить, действительно?

— Вы помните, как называется эта река? — Девушка была полна неожиданными, и, казалось бы, простыми вопросами, которые, однако, ставили в тупик.

— Река? Нет, не помню. Дайте подумать. Широкая такая — другой берег еле видно. И с другой стороны этого острова с нашим санаторием — то же самое. Волга? Нет, она такой ширины уже в южных широтах — там такой холодной осени не бывает. Что еще такой ширины? На ум приходили только сибирские реки, но я не помнил, чтобы ехал в Сибирь из Москвы. Мне кажется, что я бы точно запомнил этот факт. Где же я вообще?

— А вы? Вы знаете, как она называется? — спросил я девушку.

— Да, конечно. Это… это Стикс.

— Что? — Я не поверил своим ушам.

— Стикс. Река, отделяющая мир мертвых, — она вдруг сорвалась на крик, а из глаз брызнули слезы:

— Ваня, ты в аду. Мне сказали, что тебя уже не вернуть, но я рискнула. Завтра тебя отключат от аппаратов, и ты уйдешь навсегда. Но этот мужчина… он рассказал, как мне получить шанс поговорить с тобой. У меня мало времени — если я задержусь тут, то меня уже не откачают. Вспомни меня. Ваня. Иначе паромщик не пропустит тебя.

— Какой ад, что вы… это же санаторий… хотите сказать, что они тут все мертвые? — Я нервно засмеялся.

— Здесь только ты Ваня. Это твой ад. Вокруг тебя только демоны, которые здесь чтобы мучать тебя. Ваня, вспомни мое имя. Мне нельзя его называть — если ты не вспомнишь его сам, значит все пропало.

Девушка схватила мою голову в ладони и неожиданно прижалась своими холодными губами к моим губам. Словно вспышка мелькнуло какое-то воспоминание. Слишком яркое, по сравнению с окружающей меня серостью. Как вспышка молнии, которая мгновенно освещает пространство вокруг и дает понять насколько густая тьма окружала тебя до этого.

Я открыл глаза и вдруг увидел вдали спешащую к нам главврача и следовавших за ней других обитателей санатория. Они спешили. Спешили, чтобы удержать меня.

— Бежим, — крикнул я девушке и потащил ее по короткой дороге к пристани. Всю дорогу я явственно слышал за спиной скрип инвалидной коляски.

Мы слетели по ступеням от смотровой площадки к набережной. Хмурый паромщик на сей раз не ругался, но встретил нас у трапа, преградив путь с коротким вопросом:

— Билет?

— Вот, — что-то сунула ему в ладонь моя спутница.

— А его билет?

Они оба смотрели на меня. Где-то вдали сзади громыхала, скатываясь по ступенькам инвалидная коляска.

Я закрыл глаза. И вспомнил вспышку света. Словно поймал воспоминание за хвост и старался подтащить его к себе обратно, чтобы рассмотреть внимательнее.

Лето. Это было летом. Качели. Она качается на качелях и смеется. Я улыбаюсь, и раскачиваю ее. Потом останавливаю качели и вот тогда и случился тот поцелуй. Не самый первый, но тот самый, когда ушла первая робость и в поцелуе раскрывается любовь и страсть. В воспоминании я обнимаю девушку и ласково называю ее имя.

— Ева.

Я сказал это вслух.

Паромщик отходит в сторону и кивает на трап.

Шум толпы сзади замирает. Я не хочу оглядываться, но знаю, что скорее всего набережная пуста. Мои демоны исчезли.

* * *

Паром остановился у зеленого, покрытого травой склона.

— Куда нам теперь? — спрашиваю Еву.

— Наверх, — слабо отвечает она.

Мы карабкаемся на холм, но неожиданно она останавливается.

— Больше нет сил. Я не могу. Надо отдохнуть.

Тут я все понимаю.

— Что ты сделала? Что именно? Чтобы попасть сюда?

— Таблетки, — еле слышно отвечает она.

Я смотрю вниз и вижу скучающего паромщика. Он ждет.

— Я вернусь, — шепчу я Еве и бегу вверх. С каждым шагом бежать все легче и легче, так, что скоро мой бег превращается в полет…

* * *

Я сел на больничной койке. Голова закружилась, но мир довольно быстро пришел в себя. Срываю с себя какие-то провода, выдергиваю катетеры. Вскакиваю с кровати, и падаю от головокружения. Заставляю себя встать опять. Надо найти телефон. Я обязан выдержать, и я выдержу. Я успею — ведь где-то в нашей квартире сейчас лежит на кровати и умирает моя Ева.

Дом, милый Дом