Боги и люди

– А над нами, – продолжал хохотать Нерон, – ты читаешь итог – как финал высокой трагедии. Опомнись, учитель! И подумай: величайший моралист воспитал величайшего убийцу. Да это комедия, Сенека! Смешная до колик!

– Но я учил тебя любви! – закричал Сенека. Впервые за долгую свою жизнь он кричал: – Только любви! С детства!

– Ты учил меня лжи, – усмехнулся Нерон. – А научил – ненависти. К благопристойным словам, к жалкой вашей морали!.. Но я открою тебе тайну: я давно отвергаю ваш мир! Благонамеренный, сытый мир! Знаешь ли ты, старик, как становятся богом? Я рос как все смертные: заброшенный мальчик, жаждавший любви. Как я хотел, чтобы ты любил меня, мой учитель. И ты говорил, говорил, что любишь. Но я уже тогда знал: лжешь! Любовь – это солнце! А ты – ледяной старик. Нет, ты любил не меня, а свое орудие, свою будущую власть! Как я мечтал о любви матери. И вот однажды не вовремя я зашел в ее покои. Я увидел ее бесстыдные голые ноги.

Обольстительное лицо женщины вновь возникло перед Сенекой, и потная спина мужчины на ложе.

– С ней был Тигеллин, – шептал Нерон, – а я глядел, глядел на ее лицо. И не мог наглядеться! Она не сразу увидела меня. Наконец – увидела! И вопль! Ненависть! В тот день я понял: моя мать меня не любит. Но я уже не мог забыть – яростное солнце на запрокинутом женском лице! Так я узнал, какое лицо бывает у женской любви. Я захотел этой любви – к себе. Я заговорил с тобой, учитель, о любви женщины. Ты сказал: женская любовь дешева, ее можно купить и тем преодолеть, чтобы очистить душу для подлинной духовной любви, а потом как-то незаметно…

…Рука Сенеки вкладывает золотую монету в тщедушную ручку мальчика.

– Ненавидя твое благопристойное «незаметно», я побежал к той, которая должна была дать мне солнце! Она дала мне торопливые содрогания и стыд! Но я не мог жить без любви! Я видел, в какой восторг повергает толпу пение и игра на кифаре. И я научился играть и петь. Но недостаточно, чтобы меня за это любили. Я пришел в отчаяние: мне не познать солнца!.. Но вот однажды я увидел ее. Это была подруга матери. Она шла темными коридорами дворца, величавая богиня с гордым лицом. И тут мне пришла в голову мысль. На следующий день…

…И Сенека увидел женщину в алом пурпуре в темном переходе дворца. Из-за колонны навстречу ей шагнул юноша. И смертный ужас на лице женщины, когда она увидела нож.

– И, угрожая ножом и позором, – шептал Нерон, – я заставил ее, богиню, отдаться! И… и вот тут, в проклятиях, в ее содроганиях, слезах, в ее ненависти я ощутил. Это было солнце. Но совсем другое. И я с трудом удержался, так мне хотелось заколоть ее от восторга! И вот тогда-то я понял: когда орел когтит добычу, то в муках плоти, трепещущей в когтях, рождается… да, да – тоже любовь! Но ни с чем не сравнимая – любовь казни! Любовь жертвы к палачу! – Нерон был в безумии: глаза сверкали, срывался голос. – И когда Британик упал замертво, я вновь почувствовал… Я смотрел на всех вас: гордая мать и лгущий учитель – все вдруг соединились. Моя воля простиралась безгранично – и все ваши воли лежали ниц! Кто раз вкусил эту беспредельность своей воли, тот может идти только вверх! Вверх! Вверх! Я дышал воздухом гор. Там нет смертных. Кто раз познал, что такое быть богом. Кровь! Кровь! Все мало!.. И весь римский народ для меня как та женщина, которую я насиловал с ножом в руках! Однажды я сожгу этот ваш Вечный город и прокричу свое проклятие!

– Довольно! – закричал Сенека.

– Опять трагедия, – смеялся Нерон, – а мы договорились: играем комедию!

И он ударил бичом. И с визгом и хохотом вскочили с арены Амур и Венера. Гогоча, дьявольскими прыжками понеслись они вокруг Сенеки.

– Комедия! – хохотал Нерон. – В комедии все шиворот-навыворот: мертвые оказываются живыми, а ты, живой, мертв!

– Я не хочу жить! Зови Тигеллина, – сказал Сенека.

– Ты прав. Время настало: пусть придет Тигеллин! – ответил Нерон.

– Я слышу шаги Тигеллина! – закричал Амур. И бросился во тьму. И тотчас попятился назад в ужасе. – Тигеллин идет! Дорогу Тигеллину…

И все застыли. В наступившей тишине Нерон спросил еле слышно:

– Он здесь?

– Он – здесь! – ответил Амур.

– Как он страшен. Я боюсь, – шептал Нерон. – Опустите веки Тигеллину! Почему ты молчишь, Сенека? Почему ты не смотришь на Тигеллина? – И Нерон схватил Сенеку за горло. Белые от бешенства глаза уставились на старика. – Ты видишь Тигеллина? Видишь Тигеллина, старый ублюдок?

– Не вижу, Цезарь, – прошептал Сенека.

– Как странно, девочка моя, – обратился Нерон к Амуру, – наш Сенека не видит Тигеллина. Что ж ты теперь будешь делать, не увидев Тигеллина? Как без него тебе жить? Точнее – умирать?

И наступило молчание.

– Тигеллина нет?! – прохрипел Сенека.