– А как там у вас с этой, парикмахершей? – она явно со смыслом дала ей такое унизительное определение. – Я её тут видела – приезжала с мальчиком чёрненьким, интервью раздавала… подарки детям дарила. Она красивая.
– Давай лучше не будем об этом.
– А что так?
– Да, не хочу просто. И всё.
– А не хочешь знать, кто всё-таки отец? У меня есть одна догадка, – с садистским удовольствием она пускала кольца дыма и произносила эти слова, как будто шилом меня вспарывала. – Он когда-то и за мной ухлёстывал, денег предлагал…
– Какая мне разница?
– Большая. Чувак ещё тогда, 10 лет назад был мэром Москвы… а теперь и того больше…
– Так это, что… – президент?
– В точку!
В дверь постучались.
– Минуту! – крикнула Сирена и тут же, потушив сигарету и подтолкнув меня, сама стала спешно выбираться из постели.
К ней снова вернулось то самое запуганное лицо, бегающий затравленный взгляд.
– Это Верховцев. Можете не торопиться. Я жду наверху.
Она села.
– Как он нас нашёл?
– Ну, он не совсем то, что ты видишь. На самом деле это мой ай-бот.
– Вот это да! Я слышала про ай-ботов, но ни разу не видела их. Прям как настоящий человек – не отличить!
Она легла обратно и закуталась в одеяло. А я стал медленно одеваться, перегруженный поступившей от Сирены информацией и желанием понять, чем это всё может обернуться. Она не стала меня провожать. Лишь, сладко обнимая подушку, послала мне воздушный поцелуй.
– Сирена… – я помешкал с минуту.
– Что?
– Со мной тут один мальчик.
– Да… я видела… Это твой сын?
– Почти… ты позаботься о нём… – и зачем я это сказал?
– Хорошо.
На поверхности меня ждал ай-бот.
– Ну что, каковы результаты обследования?
– Как мы и предполагали – практически 80 % лекарственных средств тратится на 20 % детей. [112] Они же – самые частые посетители медицинского изолятора.
– У твоих друзей есть оружие?
– Да. Оно просто скрыто от людей… для избегания ненужных конфликтов.
– В данном случае всё наоборот. Нужно показать, что оружие есть, ради избегания возможных конфликтов…
– Хорошо, я передам им. Что дальше?
– Все эти двадцать процентов нужно собрать здесь во внутреннем дворе часа через два. Ну и обслуживающий персонал тоже. Я выступлю, объясню ситуацию и нашу позицию. Затем вы выводите детишек за пределы интерната.
– Всё ясно. Я вызываю медийщиков?
– Да, конечно… Найди Артура и покажи нам комнату.
…
В комнате мы позавтракали, я принял ванну, отдохнул и собрался с мыслями. Мальчику нужно было объяснить, почему я его оставляю… и что его теперь ожидает. Нужно было приготовить речь для всех работников Интерната. Нужно было сделать всё чисто и эффективно. Без единой ошибки.
…
Когда воспитатели вывели своих подопечных на свет восходящего солнца, когда в небе над внутренним двором Интерната собрался внушительный рой жужжащих камер-сканеров от разных медиа-компаний, я подумал ещё раз – что я делаю, зачем мне это нужно, и какие могут быть последствия у этих действий. Фактически я уже развязал войну против собственной Церкви, а после этой речи у меня уже не будет ни единой связи со всем человеческим родом. Мир, возможно, ещё будет ко мне прислушиваться, но близких людей у меня теперь нет. И скорее всего – не будет.
На детей было жалко смотреть. Доходяги, астматики, имеющие задержки в развитии – все они вызывали обычную человеческую жалость, тревожно переглядываясь, дрожа от холода. За пределами интерната их могло принять поселение родителей, отдававших все эти годы своих отпрысков в это заведение. Место трогательно называлось «посёлок Надежда». Оно находилось совсем недалеко, и я уже отдал распоряжение их предупредить, попросить выслать своих представителей к воротам и встретить изгнанников из этого безжалостного ковчега.
– Друзья мои! – голос разносился эхом по всем этим гектарам и угодьям интерната. – Мне очень нелегко сейчас выступать перед вами.
Мне и правда, было непривычно выступать перед такой большой аудиторией, рассчитывая исключительно на силу своего голоса.
– Все, мы, люди, все мы испытываем чувства! Что скрывать – у меня у самого сердце разрывается, глядя на эти детей…
Кто-то в толпе воспитателей всхлипнул.
– Но давайте вспомним! Ради чего это всё затевалось? С какими мыслями, и с какими надеждами мы начинали это дело когда-то десять лет назад… когда свет кометы ещё не озарял наше ночное небо, – красиво сказал – сам себя довёл до сентиментального состояния.
Кажется, сотрудники интерната стали, наконец, понимать, куда я клоню, и зашевелились, зашептались. По их рядам прошёл приглушённый ропот. Сирена стояла среди них, прижимая к себе Артура – она одна не трепыхалась и была абсолютно спокойна. Остальные косились на моих Брюсов Виллисов с автоматами наперевес, и на своих детишек, которые жались друг к другу, не понимая ни слова из того, что я говорю, но инстинктивно чуя какой-то недобрый подтекст всей этой речи.