Боги грядущего

На следующий день, ввечеру, съездив на быках за дровами, Головня снова направился в женское жилище — теперь уже открыто, не таясь. Хотел выполнить обещание и отдать девке реликвию. Шел — и будто душа пела, хоть и голодно было. Не предала зазноба-то, осталась верна ему. А может, батя не пустил. Кто его знает. Главное — с плавильщком не спуталась. Если уж тот сошелся с Рдяницей, то на других баб не взглянет — у той с этим строго. Быстро разум вправит, даром что замужняя. Косторез у нее в кулаке, не пикнет, это всякому известно.

По опушке семенила маленькая цепочка детей мал мала меньше со связками валежника на согнутых спинах. Последний карапуз тащил за собой бревно больше него ростом. С низовых лугов доносился глухой звон колотушек — мальчишки били по котлам, отгоняя волков от Большого-И-Старого. Сам Большой-И-Старый дремал в загоне, накормленный ягелем до осоловения. Цепь, которой он был прикован к колышку, вождь укоротил, чтобы зверь мог только жрать и спать, накапливая жирок.

Головня подступил к женскому жилищу, сдернул колпак и потянул на себя дверное кольцо.

— Здорово повечерять, девоньки! Можно к вам?

Прищурился, разглядывая обстановку. Боком к нему сидел тщедушный Лучина, с сосредоточенным видом теревший ладонями плечи. Поближе ко входу полукругом расселись девки: Искра, Огнеглазка и Горивласа. Дочка Сияна держала маленькую желтую костяшку с двумя глубокими царапинами поверху. В двух плошках по сторонам от нее горели слабые огоньки — пляшущие тени скользили по склоненным жердям, по пустому мешку от кумыса, висевшему за очагом, по тюкам с барахлом, по ровдужному пологу. Огнеглазка сидела, скрестив на груди полные руки и наморщив лоб. Горивласа ожесточенно жевала прядь волос.

Увидев Головню, Искра поднесла к губам указательный палец, а Огнеглазка спросила, подбоченившись:

— А подарок принес ли какой?

— А меня уже недостаточно что ль? — ухмыльнулся Головня, просачиваясь внутрь. — Гляжу, у вас тут недобор…

— Будто и не знаешь, какие нынче подарки нужны: оленьи ребра, говяжий язык, кобылье молоко, медвежий жир… А то все рыба да заболонь с моченым мхом. — Внучка Отца Огневика потерла нос.

Головня не обратил на нее внимания.

— Варенихи нету, что ли? — спросил он.

— К Пылану ушла. Жароокая занедужила, вот и ушла. Не слыхал разве?

— Я ж за дровами ездил. А что, сильно занедужила? — Загонщик присел возле Искры, подтянул колено к подбородку.

— А как все недужат? — откликнулась Огнеглазка. — Без мяса тело слабнет, а уж болезни тут как тут.

Она говорила медленно, с растяжкой, как сквозь сон. Головня и сам был точно в тумане, постоянно одолеваемый дремотой. Мяса, настоящего оленьего или говяжьего мяса, он не видел с того самого дня, когда у загонщиков кончилась кровяница. Подумать только — кровяница! Это же — требуха, пища для собак и зверолюдей. В другое время она и за еду-то не считается. А нынче и кровяница шла за лакомство. Сурово взялся Огонь за своих чад, так и лупил, так и лупил, спасу нет.

— Гадаете что ль? — спросил Головня.

— Гадаем, — хмуро ответила Огнеглазка.

— На что гадаете-то?

— На еду, на что ж еще?

Головня сказал, подумав:

— Я вам другое гадание предложу — на еретиков.

Не просто так сказал — с намерением: хотел выгнать всех, остаться наедине с Искрой.

— Это зачем еще? — спросила Огнеглазка подозрительно.

— Что, струхнули?

— Ха! — выдохнул Лучина. — Я не струхнул.

— Отец Огневик за такое шкуру спустит, — тихо промолвила Искра.

Головня и ухом не повел.

— Лучина вон за оракула — продолжал он. — Мы — вопрошающие. Искра будет костяшку бросать. Что, готовы?

И все недоверчиво уставились на него, пораженные. Да и как было не изумиться? Не в бесплодных землях полуночи и не в обленеденелых горах полудня, не на голых камнях посреди большой воды и не в бездонных пропастях меж острых скал, а здесь, в напоенной жизнью тайге, в средоточии благости Огненной звучали слова, полные кощунства и злобы. Горивласа что-то зашептала Искре, косясь на Головню, Лучина глупо улыбался, будто не понял сказанного. А у стены, полускрытое в сумраке, выглядывало изваяние Огня — темно-багровое, с разъятыми очами, смахивающее сейчас больше на господина ужаса, чем на Подателя благ. В наступившей тишине стали отчетливо слышны возгласы из стойбища:

— Ктой-то, ктой-то там ярится?

— Не опои лошадь, сорванец. Не то я т-тебя…

— Рдяница, где муж-то твой, милая?

Устав ждать ответа, Головня промолвил:

— Вот вам первый мой вопрос, духи судьбы: есть ли еретики в Сизых горах?

Лучина вздрогнул, повернулся к нему спиной, засопел, размышляя. Потом изрек:

— Есть.

Искра нахмурилась, сжав костяшку. Потом уронила ее на землю. Остальные вытянули шеи, всматриваясь, сколько царапин выпало — две или одна.

— Нет! Нету их там, — объявила Огнеглазка с облегчением.

Головня сказал:

— Если несогласие, надо еще раз бросить.

Искра бросила еще раз. Выпала одна царапина. Головня почесал подбородок.

— Хм. А в Каменной лощине есть?

Лучина не колебался:

— Нет. Точно знаю, что нет.

И впрямь, не было. Костяшка подтвердила это.

Горивласа ляпнула шепеляво:

— А здесь, в общине? Есть они среди нас, а?