Богема

– Подумайте о недобрых делах, про которые мы забыли, – сказал Найэл. – Ведь именно за них нам предъявят счет. Иногда я просыпаюсь рано утром и холодею при мысли о том, что я, наверное, сделал, но не могу вспомнить.

– Наверное, тебя научил этому Папа, – сказала Селия. – У Папы была жуткая теория, которая сводилась к тому, что когда мы умираем, то идем в театр, садимся и смотрим, как перед нами вновь разворачивается вся наша жизнь. И ничего не пропущено. Ни одна отвратительная подробность. Мы должны увидеть все.

– Правда? – спросила Мария. – Как похоже на Папу.

– Наверное, это очень забавно, – сказал Найэл. – Некоторые эпизоды моей жизни я бы не прочь увидеть снова.

– Некоторые, – сказала Мария. – Но не все… Как ужасно, когда близится сцена, в которой показывается нечто постыдное, и некто знает, что через несколько минут увидит абсолютно… ну да ладно.

– Все зависит от того, с кем был этот некто, – сказал Найэл. – В театр надо идти одному? Папа не сказал?

– Нет, не сказал, – ответила Селия. – Я думаю, одному. Хотя, возможно, в сопровождении нескольких святых и ангелов. Если там есть ангелы.

– Какая невыносимая скука для ангелов, – сказала Мария. – Хуже, чем быть театральным критиком. Просидеть чью-то бесконечно длинную жизнь с начала до конца.

– Я в этом не уверен, – сказал Найэл. – Не исключено, что подобное зрелище доставляет им удовольствие. Чего доброго, они даже предупреждают друг друга, когда ожидается что-нибудь особенное. «Послушай, старина, сегодня вечером мы увидим нечто потрясающее. В восемь пятнадцать Мария Делейни».

– Какой вздор, – сказала Мария. – Будто святые и ангелы похожи на стариков из провинциального клуба. Они выше того, о чем вы говорите.

– Значит, не стоит и возражать. Они не более чем ряд кукол.

Дверь отворилась, и мы, все трое, приняли застенчивый вид, как делали в детстве, когда в комнату входили взрослые.

Это была Полли. Она просунула голову в полуоткрытую дверь – одна из ее привычек, которая приводила Найэла в ярость. В комнату она никогда не входила.

– Детки просто прелесть, – сказала она. – Сейчас они ужинают в своих кроватках. Хотят, чтобы вы поднялись к ним и пожелали спокойной ночи.

Мы понимали, что это выдумка. Дети прекрасно обошлись бы и без нас. Но Полли желала, чтобы мы их навестили. Увидели их аккуратно расчесанные блестящие волосы, красные и голубые ночные рубашки, которые она купила в «Даниел Нилз»[49].

– Хорошо, – сказала Мария. – Мы все равно поднимемся наверх переодеться.

– Я хотела помочь вам выкупать их, – сказала Селия, – но мы заговорились. Я не думала, что уже так поздно.

– Они спрашивали, почему вы не пришли, – сказала Полли. – Не следует надеяться, что тетя Селия будет постоянно бегать за вами, объяснила я. Тетенька Селия любит поговорить с мамочкой и с дядей Найэлом.

Просунутая в комнату голова исчезла. Дверь закрылась. Быстрые шаги застучали по лестнице.

– Хороша затрещина, – сказал Найэл. – В голосе целое море осуждения. Уверен, что она подслушивала под дверью.

– Я действительно чувствую себя виноватой, – призналась Селия. – Купать детей по выходным моя обязанность. У Полли так много работы.

– Не хотела бы я видеть Полли в партере нашего театра, ничего хуже нельзя и придумать, – заметила Мария. – То есть с тех пор, как умер тот, другой. На все, что бы я ни делала, она смотрит с нескрываемым осуждением. Так и слышу, как она вздыхает: «Ах, мамочка. И чем это мамочка занимается?»

– Посещение театра имело бы для нее образовательное значение, – сказал Найэл, – открыло бы новые горизонты.

– Не уверена, что она поняла бы хоть половину, – сказала Селия. – С таким же успехом человека, не различающего звуков, можно было бы привести на симфонию Брамса.

– Чепуха, – сказал Найэл. – Полли понравилась бы бутафорская мебель.

– Почему Брамса? – спросила Мария.

На лестнице снова послышались шаги. На сей раз более тяжелые. За дверью гостиной шаги помедлили, затем двинулись дальше, в столовую. Послышался хлопок – из бутылки вынули пробку. Чарльз переливал вино в графины.

– У него все еще плохое настроение, – сказала Мария. – Если бы все было в порядке, он зашел бы в гостиную.

– Не обязательно, – прошептал Найэл. – С вином у него связан целый ритуал, нужная температура и прочее. Надеюсь, у него еще осталось немного «Château Latour»?

– Не шепчи, – сказала Селия. – Словно мы в чем-то провинились. В конце концов, ничего не произошло. Просто он ходил прогуляться.

Она торопливо обвела взглядом комнату. Да, все на местах. Найэл уронил пепел на пол. Она растерла его ногой по ковру.

– Идемте, надо переодеться, – сказала она. – Что мы жмемся здесь, словно преступники.

– Я чувствую себя совсем больным, – сказал Найэл. – Наверное, простудился. Мария, можно мне взять поднос к себе в комнату?

– Нет, – ответила Мария. – Если кто и будет ужинать наверху, так это я.

– Поднос вам не нужен, ни тому ни другому, – сказала Селия. – Вы ведете себя как маленькие дети. Мария, ты же привыкла улаживать домашние неурядицы, ты ведь не Найэл?

– Я ничего не привыкла улаживать, – сказала Мария. – Мой путь всегда был устлан розами.