Богдан Хмельницкий

Все эти вопросы неотвязно мучили его. Был бы жив Тимош, Хмельницкий чувствовал бы себя спокойнее. Юрий же, второй сын, был слабоволен, к тому же очень молод — ему шестнадцать лет. Все-таки у старого гетмана зародилось желание передать булаву в руки сына. Богдан не без основания полагал, что его сын будет пользоваться авторитетом, вокруг его имени создастся некоторый ореол, в то время как избрание любого члена старшúны почти неминуемо приведет к неудовольствиям и ссорам.

Гетман созвал широкую раду и слабеющим голосом, покрывавшим когда-то гром самопалов, произнес свою последнюю речь:

— Десять лет я посвящал себя отечеству, не щадя ни здоровья, ни жизни, но теперь, по воле создателя, старость и болезни одолели меня; изнемогают члены тела моего, схожу в могилу, братья, и оставляю вас на произвол судьбы. Благодарю за доверенность ко мне, благодарю за непоколебимую верность и искреннее послушание. Благодарю вас за храбрость, оказанную вами в тридцати четырех сражениях с поляками, венграми, волохами[221] и татарами. А более всего благодарю вас за то согласие и единодушие, с которыми вы подвизались в трудах и переносили бедствия. Возвращаю вам клейноты[222], означающие власть мою. Изберите себе гетманом кого угодно.

Суровые козаки угрюмо молчали, покусывая со слезами на глазах длинные усы свои; многие открыто плакали. Хмельницкий, передохнув, добавил:

— Не дал мне господь окончить этой войны так, как бы мне хотелось: освободить также Волынь, Подоль и Полесье. Не успел я окончить своего дела, умираю с величайшим прискорбием и не знаю, что будет после меня. Прошу вас, изберите себе при моих глазах нового гетмана. Если я буду знать отчасти будущую судьбу вашу, то спокойнее сойду в могилу.

Он тут же предложил несколько кандидатов: Выговского, Тетерю, Пушкаря. Но так велико было влияние Богдана, что никто не рисковал спорить с ним, даже умирающим. Все знали его затаенное желание, и все высказались за избрание Юрия. Хмельницкий для проформы долго не соглашался, наконец уступил[223].

Существует известие, что полковник Лесницкий пытался провести в гетманы Выговского. Богдан хотел было казнить Лесницкого, а Выговского целый день продержал в оковах; даже на смертном одре Хмельницкий был беспощадным к врагам и сметал встававшие перед ним преграды.

Теперь были кончены все счеты с жизнью. Правительства соседних государств следили — кто с радостью, кто с печалью, — как ведет свою последнюю борьбу страшный гетман. Сам он по целым дням лежал, сосредоточившись на каких-то мыслях, словно прослеживая всю свою необыкновенную жизнь.

Теперь этот могучий человек умирал. Жизнь уходила от него, отступала куда-то вдаль, как отступают берега от уплывающего корабля. Отправился отражать очередной набег татар Богун; поляки отобрали у шведов свои города; отправились в Польшу бояре Одоевские для объединения под единую державу России и Польши. Хмельницкий выслушивал все это, но не находил уже в душе былого отклика, былого волнения.

В июле с гетманом случился удар (после получения им известия о беспорядках в отряде Ждановича). Пять дней он пролежал парализованный.

В полдень жаркого летнего дня чигиринцы услыхали гулкий звук орудийного выстрела: Богдан Хмельницкий умер…

История, столь многого не сумевшая еще узнать и понять в Хмельницком, не сохранила даже бесспорной даты его смерти. А. Ригельман сообщает, что он умер 5 августа 1657 года, в Летописи Самовидца называется 15 августа и т. д. Более правильным представляется остановиться на дате 27 июля. Выговский, который, несомненно, присутствовал при последних часах гетмана, писал путивльскому воеводе Зюзину: «Хотя я первого часу, как скоро умер его милость пан гетман, ведомо не учинил тебе, другу моему, однако прошлого времени писал я к тебе о смерти, в которой с сего света дня 27 июля его милость пан гетман отошол»[224].

Богдан завещал похоронить себя в Субботове. Симоновский пишет, что гетман «был погребен великом всего козацкого войска сожалением в Субботове, каменной церкви, созданной иждивением его ж, куда из Чигирина проважено тело его всем войском церемониально».

То не чорнi хмари ясне сонце заступали,
Не буйні вітри в темнім лузі бушовали:
Козаки Хмельнiцького ховали,
Батька свого оплакали!

Так поется в народной «думе».

Один из летописцев посвятил покойному гетману пылкую эпитафию. «Муж, поистине гетманского имени достойный; дерзко бросался он в бедствия; ни тело его какими-либо трудами не изнурялось; ни благоразумие какими-либо противными наветами не могло быть побеждено», так начинается эта эпитафия.

Кости Хмельницкого недолго пролежали в родной земле. В 1664 году Чарнецкий, снова проходя с огнем и мечом по Украине, завладел Субботовым и развеял по ветру прах того, кто вырвал свою страну из рук панов.