Богдан Хмельницкий. Искушение

С Кричевским Добродумов прощался недолго. Полковник трижды перекрестил его и сказал:

— Даже не спрашиваю, куда направляешься. Опять, наверное, молиться. Только учти, если к субботе не возвернешься, обоз уйдет без тебя. Сам должен понимать, дело у нас государственной важности. Ждать не будем. Бывай. С богом!

* * *

Рассвет Добродумов встретил уже в пути. Орлик мерил степь небыстрым шагом, а когда новый хозяин подгонял его, переходил на галоп. Рядом с ним, то обгоняя, то отставая, бежали Хват и Волчок. Шлях на север, в сторону Киева, долго оставался пустым. И только когда солнце поднялось над горизонтом, Добродумов стал обгонять обозы купцов. Те с интересом смотрели на одинокого всадника, которого сопровождали два огромных пса. Но Илларион не стремился найти себе попутчиков — путь предстоял неблизкий, и тащиться за скрипучими телегами было не с руки.

Есть не хотелось, голова была занята мыслями о богатой на события прошедшей ночи. Только ближе к вечеру он решил завернуть в село, чтобы напоить и накормить Орлика. О собаках Добродумов не волновался. Они весь день без устали бежали рядом, пропадая на некоторое время из виду и вновь возвращаясь к своему хозяину. Он был уверен, что алабаи смогут позаботиться о себе сами. Однако была еще одна причина, заставившая его завернуть в сельский шинок. Следовало написать письмо Черепанову, для чего нужны были бумага, чернило и перо. Не догадавшись попросить все это у гостеприимного Кричевского, Илларион решил раздобыть канцелярщину у шинкаря.

Оставив Орлика у коновязи и договорившись, чтобы о нем позаботились, Добродумов толкнул дверь в шинок. Спертый воздух, пропитанный запахами сивухи и табака, ударил в нос. За последние два-три месяца ему не раз приходилось бывать в подобных заведениях. И этот шинок ничем не отличался от других: обычная хата-мазанка с земляным полом, деревянными лавками и столами. Вдоль стен — длинные дубовые полки, на которых стояли тарелки, стеклянные штофы и глиняные кружки. Часть помещения была отгорожена перегородкой, за которой хозяйничал пожилой на вид шинкарь. В одном из углов висела небольшая икона, закопченная до такой степени, что лики святых просматривались с трудом. Илларион не собирался здесь долго задерживаться, но, взяв тарелку с кашей и кухоль с недорогим и не очень крепким вином, которое все называли почему-то венгржинкой, он присел за один из столов и решил послушать, о чем говорят посетители. А послушать было что…

Торговые люди степенно обсуждали цены на товары, которые понадобятся войску Богдана Хмельницкого в походе. Изрядно подвыпившие казаки ругали своих старшин за жадность при распределении провианта в военное время. Несколько местных жителей, которые, судя по их бессвязной и громкой речи, пили отнюдь не венгржинку, а что-то гораздо крепче, перебивая друг друга, проклинали клятых ляхов, уже забыв за что. Добродумов слушал пьяные голоса и в душе радовался этим разговорам. Значит, он не зря провел рядом с Богданом почти год, вокруг уже никто не сомневался: войне быть.

Подойдя к шинкарю, чтобы расплатиться, Илларион спросил, нет ли у него бумаги и чернил. Владелец шинка долго смотрел на гостя, не понимая, что ему нужно. Сообразив, о чем идет речь, он посоветовал обратиться к местному писарю — уж тот не только снабдит «бамагой», но и любое письмо напишет «с необходимым почтением и красивыми завитушками». Выходя из шинка, Добродумов столкнулся с тремя казаками, которые, увидев его, буквально замерли на месте, а затем с почтением посторонились. «Странно, — подумал он, — откуда ко мне такое уважение? Лица вроде незнакомые. Ну да бог с ними…»

Взяв под уздцы Орлика, Илларион не спеша вышел со двора и двинулся по улице, разыскивая дом писарчука. Им оказался молодой парень с благообразным, как у девушки, лицом и мечтательным взглядом. Сидя на крыльце хаты, он старательно тер песком пальцы, перемазанные чернилами. Старенькая, с многочисленными заплатами, но чистая серая ряса выдавала в нем вчерашнего бурсака. Услышав просьбу, писарь предложил свои услуги в написании необходимого послания. Добродумов улыбнулся, представив лицо писаря, доведись ему услышать текст письма, адресованного Черепанову — жителю XXI века. Заплатив вчерашнему студенту серебряный талер, он бережно положил в дорожную сумку свиток плотной, с желтизной бумаги, пузырек с чернилами и гусиное перо, кончик которого был заточен особым образом.