Богдан Хмельницкий. Искушение

— Мы как раз за помощью к вам и пришли, пан полковник, — поспешил перейти на более миролюбивый тон Добродумов. — Ведь не может того быть, чтобы пропал ни за что наш атаман и брат ваш перед единым Богом нашим Иисусом Христом. Вот и крестник ваш пришел об отце просить. Но шановный пан и сам знает, что Хмельницкий никакой не заговорщик. Вспомните, как он предан королю, сколько крови пролил на поле брани ради короны и Речи Посполитой. Разве может такой человек предать? Что же касается приказа Конецпольского, про предательство пану хорунжему, скорее всего, Чаплинский, кровный враг Хмеля, в уши напел. Он и подговорил арестовать Хмельницкого, чтобы сжить того со свету. Уверен, что должно быть какое-то спасение, какой-то способ вызволить его из темницы.

— Помоги, хрещеный батько, освободить моего татка из неволи. Христом Богом прошу тебя, никого у нас на целом свете не осталось, — взмолился со слезами на глазах Тимош.

После этих слов у Кричевского защемило сердце, потеплело на душе, он успокоился и уже не смотрел на Кривоноса волком. Полковник вспомнил, как крестил совсем еще маленького Тимоша, вспомнил и клятву заменить хлопцу отца, ежели тот останется сиротой, которую давал перед Всевышним. И хотя его крестник был уже взрослым парубком, пан Станислав не мог оставить его в беде, не мог предать своего кума, не мог не сдержать своей клятвы перед Богом.

— Пожалуй, насчет Чаплинского ты прав, Ларион. Это его козни, никто, кроме него, не смог бы такую пакость удумать, — согласился с Добродумовым Кричевский. — Что же до освобождения кума Богдана, то не бойся, Тимоше, я помогу твоему отцу, потому что он мне как брат, а ты как сын. Я так думаю, нужно написать письмо от полка воеводе Потоцкому, что арест сотника Хмельницкого — это ошибка. Не было никакого предательства. Сотник, наоборот, выполнял приказ короля, собирал казацкое войско, чтобы подготовиться к войне с турками. Да и в тот злополучный вечер у него в доме был совет касательно того, когда лучше начать наступление, как по морю к врагу добраться, каким оружием чайки оснастить, каким провиантом запастись. И пусть казаки укажут, что готовы поручиться за своего пана сотника. Я же, пока не получу ответа от воеводы, отпущу Богдана под поручительство полка и свою ответственность. Так мы сможем и Хмеля из тюрьмы освободить, и на себя гнев воеводы не накликать.

— Спасибо тебе, батько! — Тимош кинулся на шею Кричевскому.

Тот обнял его, по-отечески похлопал по плечу и поцеловал в лоб.

— Зря, пан полковник, я сомневался в вашей порядочности. То, что вы сейчас придумали, очень умно и хитро, — поспешил извиниться Кривонос.

— Да, хитро придумано, ничего не скажешь. Только согласится ли писарь такую грамоту писать? Да и вашего, пан полковник, приказа против распоряжения хорунжего наверняка недостаточно будет. А что, если кто донесет Чаплинскому, а тот — Конецпольскому про нашу задумку? — продолжил разговор Добродумов.

Он прекрасно понимал, что совершить такой план по освобождению Хмельницкого гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд, и стоит опасаться утечки информации. Чем меньше людей знает о готовящемся побеге Богдана из Чигирина, тем больше шансов на успех.

— А вот про это я хотел бы с тобой, Ларион, отдельно поговорить. Ступай, Тимош, домой и не печалься, все с твоим батькой хорошо будет, я тебе при всех это обещаю. Кривонос тебя проводит, а то лихих людей сейчас немало, — Кричевский, улыбаясь, проводил крестника с казаком до порога, приказав Кривоносу как следует присмотреть за хлопцем.

К Иллариону он вернулся уже не в столь добром расположении духа и без улыбки. Плотно закрыв дверь, полковник подошел к столу и взял в руки распечатанный конверт.

— По правде говоря, все еще хуже, нежели вы себе представляете. Только тебе, Ларион, и могу рассказать, что на самом деле удумал Чаплинский. Вот посмотри, что тут написано: «Заговорщика Хмельницкого схватить и прилюдно отрубить голову на майдане Чигирина, чтобы и другим бандитам была наука». А подписано это предписание, выданное мне сегодня утром, лично хорунжим Александром Конецпольским, — Кричевский протянул бумагу Иллариону.

Тот прочитал письмо. Действительно, угроза для жизни будущего гетмана Украины была нешуточная, надо торопиться с его освобождением.

Между тем полковник продолжил:

— Вместе с письмом пану Потоцкому от полка нужно написать приказ об освобождении из-под стражи Хмельницкого. Но здесь одного моего слова будет недостаточно. Я так думаю, эти паскуды могут подослать к Богдану в тюрьму душегуба. А потому надобно подкупить стражников, чтобы, пока мы не вытащим кума из темницы, охраняли его как зеницу ока и никого к нему не подпускали. Да и писарю, Ларион, за труды праведные да за молчание нужно будет заплатить. Так что наш клад тут очень пригодится.

«Ты смотри, что в XVII веке, что в XXI, а нравы в Украине одни и те же: не подмажешь — не поедешь, — усмехнулся про себя Добродумов-Сергеев. — Без взятки ни сейчас, ни тогда обойтись не могли. На том стояли и стоять будем».

* * *