Богдан Хмельницкий

— А они, мои лучшие друзья, пришли ли спросить меня о том, что думаю я делать дальше? Нет, они стали затевать против меня бунты! Ну и пускай! — Богдан гордо выпрямился и произнес, сверкнувши гневно глазами: — Искать у них ласки, расточать оправданья не станет гетман Украйны, а покажет, что не пошатнется в его руке булава!

Ганна молча смотрела на Богдана: таким величественным, таким сильным она еще никогда не видала его.

— Да, Ганно, — продолжал Богдан — то, что они могут заподозрить меня в измене, я еще мог ожидать, но чтобы ты... ты...

— Нет, дядьку, клянусь вам, — вскрикнула горячо Ганна, — пока это сердце бьется, я не перестану верить в вас!

— Правда, Ганно, Ганнусю! Друже мой единый! — схватил ее Богдан за руки и продолжал, заглядывая ей в глаза: — Ты не ненавидишь, не презираешь меня?

— О гетмане... — произнесла дрогнувшим голосом Ганна, — живите на счастье и на славу Украйны, и всякий благословит вас!

Богдан не выпускал ее рук; еще одно, одно слово хотелось ему сказать Ганне, но он чувствовал, что не может, не имеет права больше говорить.

— Постойте же, дядьку, —прервала молчание Ганна, — я позову Богуна и брата, я расскажу им все.

— Они здесь?

— Здесь... ждут...

— Так нет, стой, — остановил ее Богдан, — я сам пойду к ним навстречу!

И, не дожидаясь ответа Ганны, Богдан быстро направился к дверям.

Когда только Ганна показалась в зале и Богдан бросился к ней навстречу, Выговский поспешил удалиться. Появление Ганны при дворе Богдана произвело на него крайне неприятное впечатление; ему гораздо больше нравилась Елена с ее честолюбивыми помыслами, с ее ненавистью к Москве и презрением к поспольству, поэтому явление Ганны крайне испугало Выговского, и он счел за самое благоразумное сообщить об этом вскользь Елене.

Уже с половины разговора Елена стояла за колонной; смысл разговора она не могла понять, но отдельные слова долетали до нее. Когда же Богдан сжал руки Ганны и вскрикнул: «Ганнусенько, так ты не ненавидишь, не презираешь меня?» — вся кровь бросилась ей в лицо, — опять эта бледная, ненавистная Ганна появляется у ней на дороге; нет, теперь этому надо положить конец! И, вся дрожа от ярости и гнева, Елена выступила вперед.

— Ах, панно Ганно, — раздался ее надменный голос, — хотела бы я знать, что привело вас сюда?

Ганна вздрогнула и подняла голову. Прямо против нее стояла Елена. В своей роскошной французской сукне, залитая золотом и бриллиантами, она была действительно хороша и величественна, как истинная королева, но лицо ее было злобно и холодно, а змеиный взгляд, казалось, впивался в Ганну ядовитою стрелой.

LXXVI

Ганна побледнела, но, преодолевши свое волнение, твердо ответила Елене:

— Я приехала к дядьку по делу.

— К дядьку, — повторила с презрительною усмешкой Елена, — здесь, панно, больше дядек нет, — здесь есть ясно-вельможный гетман.

— Хотя бы гетман сделался королем всей Польши, он останется дядьком для меня! — ответила гордо Ганна.

— Ха-ха-ха! Как панна уверена в себе! — разразилась Елена злобным смехом.

Ганна вся вспыхнула; обида, ярость, оскорбленное чувство — все всколыхнулось в ней, но она сдержала себя.

— Простите, пани, — произнесла она с легким поклоном, — я приехала только к дядьку и на ваши вопросы не стану отвечать!

— О да, конечно, — вскрикнула шумно Елена, — ко мне бы панна не приехала! Ведь с тех пор, как я поселилась здесь, и родина, о которой так хлопотала прежде панна, потеряла для нее цену.

Ганна побледнела.

— Неправда, — произнесла она глухим от волнения голосом, — моя болезнь...

— О да, простите, панно, — перебила ее язвительно Елена и, прищуривши глаза, произнесла медленно: — Ведь я забыла, что один мой вид приводит панну в такой ужас, что она падает без сознания.

— Когда бы я захотела рассказать пани, что привело меня в ужас, — ответила в свою очередь с презрительною усмешкой Ганна, — то пани не поняла бы моих слов.

— Еще бы! Отчизна, вера! Панна увидала, что гетман хочет жениться на католичке, на шляхтянке... и сердце ее сжалось от боли... за бедный народ! Ха-ха-ха! — вскрикнула громко Елена и, вдруг нагнувшись быстро к Ганне, заговорила шипящим, задыхающимся голосом: — Тебя взяла досада за то, что происки твои не удались! Да, да! Не ты ли старалась опутать Богдана твоими ласками, твоею любовью? Ха! Родина, отчизна, вера, девичий стыд, страсть, поклонение... Ты все придумала и вывела на помощь, чтобы заполонить Богдана!

Ганна побледнела как полотно и пошатнулась от страшного оскорбления.

— Пани, лжешь! — произнесла она с гордым негодованием. — Не я, а ты старалась всем, чем было возможно, взволновать его великий дух! Не ты ли старалась разогреть его страсть постыдными ласками? Не ты ли искала его объятий, когда еще покойная жена отходила в тот мир? О, для своей гнусной цели ты ничего не пожалела, все бросила под ноги: и молодость, и красоту, и жар фальшивой страсти, и даже свою девичью честь!

— О... — вспыхнула Елена, — в тебе кричит обида и злоба за твою осмеянную любовь!