Богдан Хмельницкий

Через некоторое время после «совещания в роще» Хмельницкий был схвачен в селе Бужине шляхтичами и брошен в тюрьму. Однако что делать с ним дальше, не знали. Александр Конецпольский, который прибыл в Крылов, где был заключен Хмельницкий, созывает совещание. Решили, что убивать его здесь небезопасно: может взбунтоваться казацкая «чернь». Лучше сделать это где-нибудь в другом месте, когда он будет на свободе. А пока пусть кто-нибудь возьмет его на поруки, чтобы не убежал. Неизвестный очевидец позже писал, что поручился за Хмельницкого «его милость пан Кричевский, полковник Войска Запорожского и приятель Хмельницкого». 7 декабря 1647 года он же сообщил Хмельницкому, что его хотят тайно «смерти предати» и ему нужно немедленно скрыться. В этот же день Хмельницкий ушел из дому.

Из летописи Самоила Величко: «Будучи тем зело озлоблен, а не могучи больше при вышепомянутой своей отваге и столь значительных заслугах сдержать того озлобления, начал тайные переговоры с другими своими товарищами, искал у них совета и способа, как себе и всему отечеству при таких притеснениях помочь.

О чем, узнав от кого-то, предупрежденный гетман коронный Потоцкий послал указ к Кречовскому, полковнику Чигиринскому, чтобы его, Хмельницкого, прибрал к рукам и до дальнейших распоряжений под арестом задержал. Однако Кречовский не только того не учинил, но еще в предостережение тот самый указ гетманский, ему письменно присланный, к нему (Хмельницкому. — В.З.) отослал. И тот тут же, не прислушиваясь долго к чужим советам, а по тому предостережению Кречовского, сколько мог, собрал себе товарищей и поскакал с ними на лучших конях на Запорожье…».

Вместе с Хмельницким 7 декабря 1647 года на Запорожье выехало 300, по другим данным — 500 реестровых казаков. Он взял с собой также сына Тимоша. Они направились туда, где, как писал сам Хмельницкий, «много таких обездоленных и покалеченных казаков-небожат, которые также не по своей воле покинули жен, детей и добро свое, от тайного преследования скитаются». Они ехали навстречу борьбе, войнам, навстречу новой жизни.

Глава вторая Во главе восставшего народа

Начало восстания. Гетман запорожского войска

Запорожье, Запорожье, сколько людей притягивало оно к себе, сколько их находило здесь свой последний приют, скольким приносило оно славу, а скольким бесславие. Но всегда оставалось оно в сознании людей заветным местом, где царили какая-никакая свобода и уважение к человеку. И шли, и шли сюда люди, одни за славой, другие от панского своеволия.

В середине декабря 1647 года Богдан Хмельницкий се своими товарищами и сыном Тимошем прискакал в Сечь. Впоследствии он вспоминал: «Пошел в Запороги, и всего нас в сборе войска было полтретьяста человек». На острове Томаковка Хмельницкого уже поджидал с отрядом запорожцев его близкий соратник, реестровый сотник Федор Лютай. Он бежал на Запорожье еще раньше и был тут избран кошевым атаманом.

Запорожская Сечь размещалась тогда на острове Базавлук (Чсртомлык), здесь была и войсковая скарбница[38]. А в районе острова Хортица стоял правительственный гарнизон — Черкасский реестровый полк и отряд польских драгун под началом полковника Гурского. Значительные силы находились в крепости Кодак. Это должно было «удержать казацкое своеволие» и закрыть дорогу в Запорожскую Сечь для крестьян, настигнутых бедой, мещан и казаков. Поэтому все бежавшие туда собирались на острове Буцком, немного ниже Сечи. Здесь, как отмечал в письме Н. Потоцкому (март 1648 г.) Хмельницкий, много «таких казаков обиженных и покалеченных несчастных блуждает, поневоле бросивших своих жен и детей и скот от таких напастей».

Сюда, на остров Буцкий, и прибыл Богдан Хмельницкий. Его встретили «с радостью с приветствием». Здесь вскоре сосредоточились основные силы восставших, здесь формировалось основное ядро народно-освободительной армии.

…Он стоял перед собравшимися в простом суконном кафтане и поношенных юфтевых сапогах, уже немолодой, но исполненный сил. На высокий лоб спадала непокорная прядь густых черных волос. Смуглое лицо со свисающими казацкими усами хотя и выглядело усталым, но говорило об огромной воле и решительности. Большие суровые глаза горели отвагой. Рядом стояли сын и верные друзья-сотники Вешняк, Бурляй, Токайчук, которые решили разделить его судьбу.

— Я пришел сюда, братья, со своими товарищами, — говорил он густым звучным басом, — как вы все, не с намерением чинить своеволие, а из-за большой беды и кривды, которые терпели от панов, украинных урядников, поставленных над нами, и потому, что нашим жизням угрожали бедствия, потому что многих из наших товарищей обобрали, ограбили, из собственных помести)! повыгоняли, а других убили и изувечили. Не могли мы спокойно оставаться по своим домам и вынуждены были, покинув жен, детей и имущество, уходить на Запорожье, Даже король польский осуждает это и выдал привилей на защиту нашу от своеволия, но здрайцы[39] хотели скрыть его от нас.