Богдан Хмельницкий

отряда, приходившего в Переяславль за Саввою,— Смольчугу и Ганжу, и доставил их

коронному гетману. Там, под пыткою, эти два пленника сообщили полякам подробное

известие о том, что затевали мятежники. «Своевольно составленные шайки—

показывали они—будут нападать на дома шляхетских особ и Козаков, преданных Речи-

Посполитой; уже некоторых владельцев ограбили; уже некоторые бежали из своих

имений. Будут жечь костелы и убивать католических духовных, искоренять унию;

думают соединиться против поляков с донскими козаками, наконец, думают отдаться

московскому царю и признать 'его государем над всею Украиною. Другие удальцы

бегут в Запорожье и там строят чайки, чтоб выходить на море». Такия недобрые вести

принесли Конецпольскому пленные козаки Смольчуга и Ганжа.

Стоя тогда в Баре, Конецпольский задумал прежде заманить к себе Павлюка с

товарищами хитростью, и послал к нему двух ротмистров, Комаровского и Сокола:

чрез них он извещал Павлюка, что Речь-Посполитая ожидает войны с Турциею,

приглашал по этому поводу явиться к нему в войско и вместе с тем отпустить

схваченных, как он узнал, в Переяславле старшин.

Обращаясь так снисходительно с мятежниками, Конецпольский 3-го сентября издал

универсал ко всем старостам, подстаростам, державцам, наместникам владельцев и

вообще ко всем начальствующим лицам (урядам) в Украине, и в этом универсале

говорилось так: «Всех тех, которые пристали к мятежникам и не воротятся на свои

места жительства, не считая козаками, присылайте ко мне, а если их нельзя будет

поймать, то карайте их жен и детей, истребляйте их жилища; пусть лучше крапива

растет на том месте, где они живут, чем будут распложаться изменники короля и Речи-

Посполитой».

Павлюк, оставаясь со своим войском под Крыловом, 21-го сентября послал

Конецпольскому два ответа: один был от него, другой от писаря войскового Стефана

Домарадского.

Павлюк представлял совершенное ил дело в таком виде:

Несколько десятков человек, без ведома и согласия всего войска, составили раду на

реке Русаве и низложили со старейшинства заслуженного и почтенного Василия

Томиленка, отставили достойных и почтенных старшин и полковников, дали

начальство человеку недостойному и неспособному и притом чужеземцу—москвитину

Савве, выбрали таких же, как он, старшин. Савва самовольно забрал пушки,

принадлежавшие Трехтемировскому монастырю, и следовательно, посягнул на

церковное достояние, называл запорожцев и выписчиков изменниками, грозил идти на

них с своими единомышленниками и искоренить их, делал народу разные оскорбления.

«Это побудило нас, писал писарь, к тому, что мы послали схватить Савву с его

единомышленниками, судили и казнили по своему обычному войсковому праву. Мы бы

рады были по требованию вашей милости выпустить Савву, только это трудно: он убит;

невозможно было удержать войска». Павлюк уверял коронного гетмана, что выписчики

взяли пушки и завезли на Запорожье в тех видах, чтобы, сообразно желанию

правительства, не пропускать свое-

86

вольных людей на Черное море, -изъявлял свою готовность служить королю и Речи-

Посполитой, порицал прежних гетманов, допускавших татар причинять в Украине

опустошения, и в доказательство своей бдительности и способности охранять край,

прислал несколько пленных татар, взятых недавно при погроме своевольного

татарского загона, появившагося в украинских пределах. На требование коронного

гетмана явиться к нему под предлогом ожидаемой войны, Павлюк отвечал, что пусть

прежде коронный гетман пришлет ему от имени короля знаки — хоругвь, булаву,

бунчук, бубны: ссылался на старинный обычай, по которому польские короли всегда

так поступали с козаками, когда призывали их на войну. Иными словами — это

значило, чтобы польское правительство утвердило Павлюка в звании козацкого гетмана

и вместе с тем признало козаками всю толпу беглых хлопов, стекавшихся к нему в

неопределенном числе, а следовательно, тем не только уничтожалась кураковская

коммиссия, которою поляки так дорожили, но подрывались бы совершенно права

старост и дедичных панов в Украине, ибо каждый подданный мог тогда самовольно

назваться козаком, а пан терял право и над его личностью, и над его имуществом, и

наконец над своею землею, которая составляла грунт, данный непокорному хлопу: но

тогдашнему народному понятию, тот участок земли, на котором сидит и который

обработывает земледелец, был его достоянием во всяком случае, и пан оставался

настолько собственником отданного грунта, насколько хозяин последнего зависел от

власти пана. Вдобавок, в письме писаря требовалось возвращение свободы Смольчуге

и Ганже, как невинным людям.

Конецпольский отвечал козакам, что, требуя себе «знаковъ» и ссылаясь на то, что

так некогда поступали короли с козаками, они нарушают обязанность подданных и

осмеливаются предписывать законы своему государю; коронный гетман повелевал

собственно козакам быть послушными не тому старшбму, кого они сами выберут, а

тому, кого им дадут, и пребывать в границах повиновения, указанных Кураковским

договором. Он оправдывал Савву Кононовича и его товарищей и выражался так: