Богдан Хмельницкий

продолжались раздоры. Наливайко с своим отрядом хотел убежать. Поляки проведали

это и придвинулись теснее к козацкому табору. Целую неделю, говорит современный

польский писатель, они не слезали с лошадей, день и ночь стерегли движения врагов,

но видели, что с теми силами, какие у нпх были налицо, нельзя было взять козацкого

табора. Жолкевский послал в Киев за орудиями. 4-го июня привезли большие пушки п

поставили на высоких курганах, нарочно для этой цели насыпанных с одной стороны

лагеря, тогда как на другой его стороне стояли и палили полевые пушки. Два дня

палили беспрестанно в козацкий табор; ядра убивалп козацких жен и детей в глазах

мужей и отцов: такия зрелища хуже голода и утомления отнимали и храбрость п

крепость духа. Вдобавок уже козакам трудно было выходить; не стало у них ни воды,

ни травы лошадям их.

После таких томительных двух дней, в течение которых убито было

40

у Козаков до двухсот человек, козаки заволновались... 7-го июня рано на заре они

собрались на раду, кричали, что им всем приходит последний час, решились отдать

полякам Наливайка и других начальников, лишь бы остальных поляки выпустили на

волю. Наливайко собрал своих близких сторонников и хотел с ними убежать, но

выскочить было невозможно иначе, как разве отдавшись в руки врагов. Целый день

шло смятение в таборе, наконец, к вечеру сделалось кровавое междоусобие. Наливайко

отстреливался от своих собратий, защищая свою жизнь. Шум достиг до поляков. Они,

узнавши в чем дело, пошли на приступ. Вдруг козаки дают знать, что все будет как

поляки захотят. Наливайка одолели, схватили и привели связанным к Жолкевскому.

Коронный гетман этим не удовольствовался: он потребовал, чтоб козаки привели и

других зачинщиков, предводителей ватаг, чтоб отдали все пушки и знамена. Козаки

обещали все исполнить завтра, а взамен просили только, чтоб гетман обещал

выпустить остальное козацкое войско свободно. Гетман на это не согласился. «Между

вами,—сказал он,—есть панские подданные; пусть каждый пап возьмет своего хлопа».

Козакам тяжело показалось такое требование: это значило бблыпую половину табора

отдать на жестокую расправу панам. Гетман стоял на своем. «Мы лучше все здесь

погибнем до единого,—сказали козацкие посланцы, — будем обороняться!» —

«Обороняйтесь!»—сказал коронный гетман. Он отпустил посланцев. Вслед затем

поляки ударили из пушек и сделали такой стремительный и нежданный приступ, что

козаки не поспевали схватиться за оружие или зарядить ружья, и сразу перебили их

поляки так много, что, по выражению польского историка, труп лежал на трупе. Тогда

во всеобщей суматохе выбранный после казни Лободы в гетманы Кремпский бежал; за

ним толпами пустились козаки, но поляки остановили большую часть их... только

полторы тысячи успели прорваться за Кремпским и с ним ушли в Сич. Уцелевшие от

убийств бросали оружие, умоляли о пощаде... выдали остальных предводителей в

числе шестерых и в числе их Савулу. Поляки забрали весь табор, взяли двадцать

четыре пушки и множество ружей. Достались победителям серебряные литавры, трубы

и знамена, и в числе их те, что присланы были немецким императором, когда он

присылал подущать Козаков на турок. Паны могли взять своих подданных и наказывать

их как хотелось. Но козакам коронный гетман объявил пощаду с условием, чтобы

вперед не смели они собираться самовольно и вооружаться без воли коронного гетмана.

Жолкевский немедленно препроводил Наливайка с прочими предводителями в

Варшаву, в свидетельство свершившагося укрощения козацкого своевольства.

Присланных предводителями в Варшаву, кроме Наливайка, тотчас казнили смертью.

Что же касается до Наливайка, то паны слишком были озлоблены против этого врага

панского сословия, чтоб казнить его скоро. Наливайка засадили в тюрьму и там

истязали вычурным образом: подле него стояло двое литаврщиков, и когда ему

хотелось спать, они били в литавры и тем его мучили, не давая заснуть. Подобными

пытками мучили его до времени собрания сейма, и тогда казнили. О казни его

рассказывают разно. Историк Иоахим Бельский говорит, что ему отрубили голову,

потом четвертовали тело и члены развесили на показ и поругание. Другой

современник, Янчинский, рассказывает, что его посадили верхом на раскаленного

железного коня

и увенчали раскаленным железным обручем. Третье, самое распространенное

предание, перешедшее в малороссийские летописи, уверяет, будто его бросили в

нарочно сделанную из меди фигуру вола; эту фигуру поджигали медленным огнем, и

из неё был слышен крик Наливайка, а когда крик перестал быть слышим, потушили

огонь и отворили фигуру: тело Наливайка превратилось в пепел.

После этих восстаний поляки издали грозное постановление против Козаков. Все

низовцы за их своевольства признавались врагами отечества, и кварцяное украинское

войско, защищая от их своевольств шляхетские дома и имения, могло истреблять их без

суда и следствия. У Козаков отнимались все их прежния права, грунты (угодья) и

данный им от Витория Трехтемиров. Эти постановления и исполнения по ним не

только не прекратили козацких своевольств, но еще более раздражали Козаков и