Богатыри проснулись

отвечал, что и рад бы угодить хану, но сборы войска идут медленно потому, что после двух последних татарских набегов земля его обезлюдела. Разгневанный таким ответом, Мамай повелел ему сказать: «Я стою на рубежах твоей земли и, если ты не исполнишь обещанного, превращу ее в пастбище для моих коней!»

Положение князя Оле1а Ивановича было трудным: совесть не позволила ему сражаться на стороне татар, против своих, но в то же время он знал, что в случае неповиновения Мамай его не пощадит. Он мог двинуться на Москву через Рязанское княжество и по пути обратить его в пустыню. Правда, можно было решительно стать на сторону Дмитрия, но это значило – признать его главенство, а себя поставить в общий ряд с подвластными Москве князьями, чего Олег Иванович никак не хотел. Но и такой шаг едва ли спас бы его от мести Мамая, который стоял в четырех дневных переходах от его столицы и мог поспеть туда гораздо раньше, чем подойдут московские войска. Таким образом, вся изворотливость Рязанского князя была направлена к тому, чтобы остаться в стороне от столкновения Москвы с Ордой и не попасть между молотом и наковальней. И потому, получив грозное предостережение Мамая, он ответил ему новыми изъявлениями покорности и обещаниями поторопиться с выступлением, а в Москву сейчас же отправил гонца с вестью о том, что Мамай движется на Русь через Рязанские земли, угрожая их разорением, и что литовский князь Ягайло ведет свое войско на соединение с ордой.

Эту чрезвычайно важную новость Дмитрий Иванович слышал впервые, но тем не менее рязанского посла он принял сурово.

– Скажи своему князю, – ответил он, – что я татар не боюсь, а коли он их боится, почто не идет с нами? Вся Русь ныне здесь, под моими стягами, одного лишь Рязанского князя нет. А ежели мыслит он со мною и с Мамаем ладиться, я его землю боронить от Орды не стану и пусть от меня добра не ждет!

Не имея уверенности в своих союзниках, Мамай между тем сделал попытку, не роняя своего достоинства, избежать войны с Дмитрием: он прислал к нему посла, обещая мир, если Русь согласится платить Орде ту дань, которая была установлена Батыем. Дмитрий Иванович, желая выиграть

Дань эта была установлена в размере «десятины», т. е. десятой части государственных доходов. Так она и выплачивалась до вокняжения Дмитрия Донского, который ее значительно урезал.

время для окончания своих сборов, не отверг сразу этого предложения. Татарского посла он продержал несколько дней, а потом отпустил его ни с чем, сказав, что посоветуется с другими князьями Русской земли и тогда пришлет свой ответ хану.

Но еще прежде того он отправил к месту расположения орды новый разведывательный отряд, иод началом воевод Ивана Сеславина, Григория Судакова и Клементин Полева, с наказом вызнать, – верно ли то, что Мамай поджидает подхода Ягайлы, а также захватить и прислать в Москву татарского «языка», поелику от первого посланного отряда никаких вестей до сих пор не было.

Но два дня спустя в Москву приехал сын боярский Василий Тупик, с захваченным им татарином. Пленник оказался одним из приближенных Мамая и сообщил важные сведенья. Он сказал, что за Доном стоит орда, численностью свыше тридцати туменов, не считая многих тысяч наемников, и что Мамай только и ожидает подхода войск Ягайлы и князя Олега Рязанского, чтобы двинуться на Русь и покончить с Дмитрием еще до наступления осенних дождей.

То, что Рязанский князь обещал свою помощь Мамаю, было для Дмитрия новостью, хотя и не очень его удивившей. Слухи о сговоре Мамая с Ягайлой тоже получили теперь свое подтверждение. И стало очевидно: Руси угрожает гибель, предотвратить которую можно только быстротой и смелостью действий. И Дмитрий решил не ожидать нападения, а первым ударить на татар, не давая им времени соединиться со своими союзниками.

Было начало августа, а, по словам плененного татарина, Мамай ожидал подхода Ягайлы и Олега Рязанского к первому сентября. Нельзя было терять ни дня, и Дмитрий Иванович сейчас же отдал приказ находившимся у Москвы войскам готовиться к выступлению на Коломну.

Вечером того же дня он вызвал к себе воеводу Захария Тютчева, хорошо говорившего по-татарски и слывшего человеком невозмутимо-спокойным и находчивым.

– Готовься послужить Руси, Захар Матвеевич, – сказал великий князь вошедшему боярину. – Ночь тебе на сборы, а с зарею выедешь послом моим в Орду.

– Сборы мои недолги, княже: коли есть спех, то и в ночь выеду, – ответил Тютчев. Он был еще молод, ясноглаз и хорош собою. И сердце Дмитрия на мгновение сжалось.

«Почитай, на смерть посылаю, – подумал он. – Да ведь все на нее идем. Днем раньше, днем позже, – что уж там… Ко-

му– то ехать надо, а лучше его на такое дело никого не сыскать». И вслух сказал: