В гостиной царил ужасный беспорядок. Теперь она превратилась в ее рабочий кабинет, так как пришлось отдать комнату на чердаке Билли, и он был там полновластным хозяином. У письменного стола на полу валялись фрагменты двух статей, которые она пообещала написать к первому числу следующего месяца. Повсюду – книги, записи, обрывки газет. Даже кушетку она не пощадила. Гретхен, несомненно, не была образцом аккуратности, и все предпринимаемые ею время от времени героические усилия по наведению порядка давали обратный результат – хаос становился еще больше, чем прежде. Когда она работала, то курила одну сигарету за другой, и в комнате повсюду в самых неожиданных местах стояли пепельницы с горой окурков. Вилли, который тоже не отличался большой аккуратностью, время от времени даже бунтовал:
– Это не дом, а редакция городской газетенки, черт бы ее побрал!
Гретхен сразу отметила недовольное выражение на лице Рудольфа, когда тот быстро оглядел ее комнату. Может, сейчас, в эту минуту, он сравнивал ее с той дисциплинированной и слишком аккуратной девушкой, какой она была в девятнадцать лет? Вдруг Гретхен почувствовала беспричинную вспышку гнева из-за своего безукоризненно одетого, такого благопристойного брата. «У меня на руках семья, – мысленно оправдывалась она, – я зарабатываю себе на жизнь сама, не стоит забывать об этом, дорогой братец!»
Повесив с подчеркнутой аккуратностью, чтобы чуть сгладить неприятное впечатление от беспорядка в комнате, пальто и шарф на вешалку, она сказала Билли:
– Иди к себе наверх делать уроки.
– Ах, да, – вздохнул Билли, скорее для проформы, а не из-за желания остаться в компании взрослых.
– Иди, иди, Билли!
Сын с искренним удовольствием пошел к себе наверх, но изобразил при этом такой несчастный вид, как будто ему ужасно этого не хотелось.
Гретхен достала бокалы.
– Ну, по какому случаю пьем? – весело спросила она Рудольфа, открывавшего первую бутылку.
– Мы наконец добились своего, – сообщил ей Рудольф. – Сегодня состоялось официальное подписание документов. Теперь мы сможем пить шампанское всегда – утром, днем, вечером, когда угодно, пить до конца жизни.
Он наконец вытащил тугую пробку и стал разливать шампанское по бокалам, искрометные пенистые брызги фонтаном падали ему на руку.
– Просто замечательно, – воскликнула Гретхен, хотя так и не поняла до конца, как это Рудольфу удалось без посторонней помощи проникнуть в область крупного бизнеса.
Они чокнулись.
– За процветание корпорации «Д. К. Энтерпрайсиз» и председателя совета директоров, – предложил тост Джонни. – Самого молодого из всех новых магнатов!
Оба они засмеялись, но все равно чувствовалось, что нервы у них напряжены. Как это ни странно, но они напоминали Гретхен людей, которым чудом удалось уцелеть после дорожного происшествия, и теперь они истерически поздравляли друг друга со счастливым исходом.
Рудольф не мог сидеть на месте. Он все время ходил по комнате с бокалом в руке, открывал книжки, разглядывал ее письменный стол с царящим на нем беспорядком, торопливо перелистывал газеты. Какой-то нервный, загнанный, с лихорадочно блестящими глазами и провалившимися щеками.
Джонни являл собой полную противоположность Руди: полнощекий, гладенький, спокойный и собранный. Теперь, после нескольких глотков шампанского, вид у него был довольный, даже сонный. Он, конечно, куда лучше был знаком с миром денег, чем Рудольф, знал, куда и как их лучше вкладывать, и всегда был готов к неожиданным поворотам судьбы.
Рудольф включил радиоприемник как раз посередине исполняемой первой части «Императорского вальса» Иоганна Штрауса.
– Послушай, они играют наш гимн, – сказал он, обращаясь к Джонни. – Музыка в честь миллионов.
– Не заноситесь, ради бога, – воскликнула Гретхен. – Вы, ребята, заставляете меня чувствовать себя нищенкой.
– Если бы у твоего Вилли было побольше мозгов, – сказал Джонни, – то он бы выпросил, занял или, наконец, украл деньги и вложил бы их в «Д. К. Энтерпрайсиз». Я не шучу. Трудно даже представить, как высоко взлетит эта компания. Предела нет.
– Вилли слишком горд, чтобы у кого-то просить деньги, его слишком хорошо знают, чтобы дать ему в долг, и он слишком труслив, чтобы украсть их.
– Что ты, Гретхен, какие ужасные вещи ты говоришь о моем друге, – сказал Джонни, притворяясь, что шокирован ее словами.
– Когда-то он был и моим другом, – печально парировала Гретхен.
– Выпей еще шампанского, – предложил он. Она кивнула, Джонни налил.
Рудольф поднял с ее стола листок бумаги.
– «Век лилипутов», – прочитал он вслух. – Что это за заголовок?
– Я хотела написать статью по поводу одной новой телепрограммы этого сезона, – ответила Гретхен, – но потом занялась чем-то другим. Прошлогодние пьесы, пьесы нынешнего года, куча новых романов. Деятельность кабинета Эйзенхауэра, вопросы архитектуры, общественная нравственность, проблемы образования. Я просто в ужасе от того, чему учат Билли в школе, и, вероятно, это меня и подвигло на обличительные статьи.
Рудольф прочитал первый абзац.
– Ты довольно резка, – прокомментировал он.