Богач, бедняк. Нищий, вор

На Томаса она не возлагает никаких надежд. Уж больно у него хитрое, озорное лицо. Хулиган, вечно затевает драки, в школе сплошные неприятности, дерзит, над всеми издевается и все делает по-своему, не считается ни с чем, приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, и никакие наказания на него не действуют. Где-нибудь, в каком-нибудь календаре день, когда ее сын Томас будет опозорен, уже отмечен кроваво-красной цифрой как некий жуткий праздник. И ничего тут не поделаешь. Не любит она его и не может протянуть ему руку.

Итак, семья спит, а мать стоит на распухших ногах у окна. Измученная бессонницей и изнурительным трудом, расплывшаяся, неряшливая, больная женщина, избегающая смотреть на себя в зеркало, регулярно решающая покончить жизнь самоубийством, седеющая в сорок два года, она курит сигарету за сигаретой, обсыпая пеплом засаленный халат.

Слышится гудок паровоза, солдат везут в грохочущих вагонах в далекие порты навстречу грохоту канонады. Слава богу, Рудольфу еще нет семнадцати. Она умрет с горя, если его заберут на войну.

Она закуривает последнюю сигарету, снимает халат и ложится в постель. Лежит и курит. На несколько часов она забудется сном. Но она знает, что тотчас проснется, едва на лестнице раздадутся тяжелые шаги мужа, провонявшего потом и виски за ночь работы в пекарне.

Глава 2

Часы показывали без пяти двенадцать, но Гретхен продолжала печатать. Была суббота, и остальные девушки уже закончили работу и прихорашивались, собираясь уходить. Луэлла Девлин и Пэт Хаузер пригласили Гретхен пойти с ними поесть пиццы, но у нее сегодня не то настроение, чтобы слушать их пустую болтовню. В школе у нее были три хорошие подружки: Берта Сорель, Сью Джексон и Фелисити Тэрнер. Они были самыми умными девочками в школе, и у них сложилась этакая высшая, изолированная группа. Хорошо бы все они — или хотя бы одна — были сейчас в городе. Но их состоятельные семьи отправили дочерей в колледжи, а Гретхен так и не нашла им замены.

Гретхен жалела, что нет работы, которая заняла бы ее на весь день, но она допечатывала последний счет за доставку груза, который мистер Хатченс положил ей на стол, и оснований задерживаться не было.

Вот уже два дня Гретхен, сказавшись больной, не появлялась в госпитале. Сразу после работы она возвращалась домой и никуда не выходила. Она была слишком взвинчена, чтобы сидеть с книгой, и поэтому решила разобрать свой гардероб: стирала и без того идеально чистые блузки и в который раз утюжила безукоризненно отглаженные платья. Когда никакой работы уже не оставалось, мыла голову и укладывала волосы, делала маникюр, упорно предлагая и Руди сделать маникюр, хотя всего неделю назад привела его ногти в порядок.

В пятницу она никак не могла уснуть и поздно ночью, когда все уже спали, спустилась в пекарню к отцу. Тот взглянул на нее с удивлением. Но промолчал. И ничего не сказал, даже когда она села на стул и поманила кошку: «Кис-кис». Кошка повернулась к ней спиной и ушла прочь: она знала, что от людей добра ждать нечего.

— Пап, — сказала Гретхен, — мне надо с тобой поговорить.

Джордах выжидающе молчал.

— На этой работе у меня нет никаких перспектив, меня никогда не повысят, и жалованье мне тоже не прибавят. К тому же после войны производство обязательно сократится, и мне еще повезет, если удастся там удержаться.

— Война ведь пока не кончилась, — заметил Аксель, — и еще полно идиотов, ожидающих своей очереди на тот свет.

— Я подумала, может, мне лучше поехать в Нью-Йорк и подыскать там хорошее место. Я неплохой секретарь, а в нью-йоркских газетах полно объявлений с предложениями самой разной секретарской работы, за которую платят в два раза больше, чем я сейчас получаю.

— Ты говорила об этом с матерью? — Джордах быстрыми взмахами руки, точно волшебник, начал разделывать тесто на пирожки.

— Нет, — сказала Гретхен. — Она не очень хорошо себя чувствует, и мне не хотелось ее расстраивать.

— Все в этой семейке такие заботливые, — заметил Джордах. — Прямо сердце радуется.

— Пап, будь хоть сейчас серьезным, — сказала Гретхен.

— Нет, — сказал Аксель.

— Почему?

— Потому что я сказал «нет». Осторожнее, не то запачкаешь мукой свое роскошное платье.

— Пап, но ведь я смогу посылать домой гораздо больше денег…

— Нет, — не дослушав, повторил Джордах. — Когда тебе исполнится двадцать один год, можешь уезжать куда угодно, а сейчас тебе только девятнадцать, и придется терпеть тепло родительского дома еще два года. Улыбайся и терпи. — Он вынул пробку из бутылки, сделал большой глоток виски и нарочито грубо вытер губы тыльной стороной ладони, измазав лицо мукой.

— Я должна уехать из этого города, — настаивала Гретхен.

— Есть города и похуже, — сухо ответил Джордах. — Поговорим об этом через два года.

В пять минут первого Гретхен сложила в ящик стола аккуратно отпечатанные бумаги. Все служащие уже ушли. Она закрыла машинку чехлом, прошла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Лицо у нее горело. Она умылась холодной водой, затем достала из сумочки флакон, смочила духами палец и легонько прикоснулась к мочкам ушей.