Богач, бедняк. Нищий, вор. Книги 1-3

Гретхен посещала балетный класс, где занималась по три часа в неделю. Ее учили грациозно передвигаться по сцене, и она совершенно изменила свою обычную походку. Теперь она ходила, высоко подняв голову, так что могла пронести на ней стакан с водой вниз или вверх по лестнице и не расплескать ни капли. «Непринужденная безмятежность» — так называла эту манеру бывшая балерина, у которой брала уроки Гретхен.

По взглядам окружающих она чувствовала, что ее принимают за уроженку этого громадного города. С прежней робостью, застенчивостью давно было покончено. Она ходила обедать с молодыми актерами и будущими режиссерами, с которыми познакомилась в подвале аптеки Уолгрина, запросто появлялась в офисах продюсеров, в репетиционных залах и сама платила за еду. Теперь ей нравился сигаретный дым, и она не протестовала против его запаха. У нее не было любовников. Она решила с этим повременить: не все сразу, сначала надо найти работу. Нужно все проблемы решать вовремя, одну за другой.

Однажды она даже решилась написать Тедди Бойлану с просьбой прислать ее красное платье, которое он купил для нее. Но она, конечно, не знала, когда ее пригласят на такую вечеринку, где она наконец сможет надеть это дорогое, сногсшибательное платье.

Дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел Бейард Николс с коротеньким, худеньким офицером в коричневой форме капитана ВВС.

— Ну, если что-то появится, Вилли, — говорил Николс, — я обязательно дам тебе знать. — У него был голос печального, покорившегося своей судьбе человека, помнящего только о своих театральных провалах. Его глаза обшаривали ожидающих его приема кандидатов, словно невидящие огни маяка.

— Я зайду на следующей неделе, и ты угостишь меня обедом, — сказал капитан. Какой у него приятный, низкий баритон, который никак не вязался с его худощавой фигурой. Он весил никак не более ста тридцати фунтов, и рост у него не выше пяти футов и шести дюймов. Он держался свободно, очень прямо, словно до сих пор учился в летной школе для кадетов. Отнюдь не военное лицо, непослушные волосы, слишком длинные для простого солдата, что порождало сомнение в принадлежности ему этой капитанской формы. Высокий, чуть выпуклый лоб, с отдаленным сходством с бетховенским лицом, мрачным, крупным и мясистым, с глазами небесной голубизны.

— Тебе пока все еще платит Дядюшка Сэм1, — говорил Николс капитану. — Из моих налогов. Так что тебе придется угощать меня обедом.

Он производил впечатление человека, прокормить которого — не такая уж непосильная обуза. Каждый вечер в его пищеварительном тракте разыгрывалась трагедия елизаветинской эпохи. Острые кинжалы убийц кололи его двенадцатиперстную кишку. Язвы, как привидения, то возникали, то пропадали. Он всегда, каждый понедельник давал твердое обещание бросить пить. Теперь ему могли реально помочь только новая молодая жена или врач-психиатр.

— Мистер Николс, — высокий молодой человек, обменявшийся острыми репликами с Мэри-Джейн, отделился от стены.

— На следующей неделе, Берни, — осадил его Николс. Он снова обвел глазами кандидатов, ожидавших аудиенции, пустыми безжизненными глазами. — Мисс Сандерс, — обратился он к секретарше, — зайдите ко мне на минутку. — Махнув безразлично рукой, жестом страдальца, мучимого диспепсией, он исчез за дверью своего кабинета. Секретарша сделала последний смертоносный залп по клавиатуре машинки, обстреляв нестройные ряды американской Гильдии драматургов1, которой был адресован печатавшийся материал, живо поднявшись с места, последовала за шефом, зажав стенографический блокнот в руке. Дверь за ней закрылась.

— Леди и джентльмены, — обратился капитан к присутствующим в приемной, не выбирая никакого особого объекта для своего списка. — По-моему, все мы с вами выбрали не тот бизнес. Предлагаю заняться излишками военного имущества. Потрясающий спрос на подержанные базуки. Хелло, крошка!

Последние слова предназначались Мэри-Джейн. Она сразу же встала со своего стула и, маяча над ним, словно каланча, наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Как я рада, что ты вернулся живым и здоровым с той вечеринки, Вилли, — сказала Мэри-Джейн.

— Думаю, пьянка сильно затянулась, — ответил капитан. — Мы занимались большой стиркой — смывали мрачные воспоминания о боях из нашей памяти, лечили наши больные души.

— Вы их топили в виски, смею доложить, — сказала Мэри-Джейн.

— Для чего упрекать всех нас за маленькие шалости, связанные с развлечениями? И не забывай, когда ты здесь демонстрировала модные пояса, мы продирались через плотный огонь зениток в этом ужасном берлинском небе.

— Неужели ты летал в берлинском небе, Вилли? — спросила Мэри-Джейн.

— Конечно нет, — широко улыбаясь, признался он, разглядывая Гретхен. — Крошка, разве ты не видишь, что я теряю терпение?

— Ах, — спохватилась Мэри-Джейн. — Позвольте вас представить друг другу. Гретхен Джордах — Вилли Эбботт.

— Как мне повезло, что я сегодня утром решил прогуляться по Сорок второй улице!

— Хелло, — поздоровалась Гретхен. Она начала подниматься со стула. Как-никак перед ней капитан.

— Мне кажется, вы — актриса, — сказал Эбботт.