Богач, бедняк. Нищий, вор. Книги 1-3

Джордах все смотрел не отрываясь на полыхающий огненный крест. Вероятно, там поблизости находилось большое ветхое строение, потому что через несколько секунд от большого пожара на холме осветилось полнеба.

Вскоре послышался колокольный трезвон пожарных машин, несущихся по городским улицам к холму.

Неплохая выдалась ночь, подумал Джордах.

Сделав последний глоток из бутылки, он лениво погреб назад, к берегу.

III

Рудольф стоял на школьном крыльце и ждал, когда ребята, суетившиеся возле пушечки, произведут очередной выстрел. На лужайке перед школой собрались сотни мальчиков и девочек. Они громко кричали, пели, целовались. Если исключить поцелуи, то все очень похоже на субботний вечер, когда их команда выиграла матч у сильной приезжей команды.

Пушечка выстрелила. Все радостно завопили. Рудольф, поднеся мундштук трубы к губам, начал играть «Америку»1. Вначале толпа вдруг замолкла и лилась только одна торжественная мелодия над головами. Потом кто-то запел, и сразу же к нему присоединился звонкий многоголосый хор:

Америка, Америка,

Благословенный край,

Где друг и брат,

Здесь настоящий рай…

Когда песня закончилась, повсюду раздались радостные, взволнованные голоса. Он заиграл другую мелодию: «Звездно-полосатый флаг навек». Он не мог спокойно стоять при исполнении этого возвышенного гимна и пошел, играя, по лужайке. Все пристраивались за ним сзади, и очень скоро он уже шел впереди целого парада мальчиков и девочек. Вначале все они маршировали по зеленой лужайке, потом вышли на улицу и там продолжили свой марш под его ритмические трубные звуки. Орудийная прислуга потащила за собой свою пушечку, и теперь катили ее в голове торжественной процессии, сразу за ним. И на каждом углу пушка останавливалась и палила, и все снова радостно кричали, и взрослые и дети, а все прохожие им аплодировали, и размахивали флагами, и присоединялись к шествию.

Рудольф шел большими шагами впереди своей армии, как военачальник, и играл все новые и новые мелодии: «Когда наступает артиллерия», «Колумбия, жемчужина океана», школьный гимн, «Вперед, христианские воины», а парад прокладывал свой торжествующий путь по улицам города. Он довел их до Вандерхоф-стрит, остановился перед своей пекарней и исполнил для матери «Когда ирландские глазки смеются». Мать открыла окно на втором этаже, помахала ему рукой, и он видел, как она промокает платочком льющиеся из глаз слезы. Он приказал орудийной прислуге выстрелить в честь своей матери, и они по его приказу пальнули, а все мальчишки и девчонки просто взревели от восторга, и мать расплакалась теперь в открытую. Правда, неплохо было бы ей причесаться как следует, прежде чем появиться в окне. И почему она никогда не расстается с этой сигаретой, вечно торчащей у нее в зубах? Очень плохо. Портит всю картину.

В подвале не было света. Рудольф знал, что сегодня ночью отец не работает. Очень хорошо. Он не знал бы, что для него сыграть. Трудно сделать правильный выбор, найти такую песню, которая вполне могла бы устроить ветерана германской армии в такую особую, радостную для всех ночь.

Ему хотелось пойти к госпиталю и там сыграть серенаду для сестры и раненых, но слишком далеко. Помахав на прощание матери, он повел свой парад дальше к центру города, играя на трубе «Була-Була», популярную песенку йельских студентов. Может, на следующий год, после окончания школы, он поедет поступать в Йель. Сегодня все места доступны, абсолютно все.

Рудольф совсем не хотел этого, нужно честно признаться, но вдруг он очутился на улице, на которой жила мисс Лено. Как часто приходилось ему стоять напротив, на той стороне улицы, в тени деревьев, напряженно вглядываться в освещенное окно на втором этаже дома, ее окно. Там сейчас горел свет.

Он остановился посередине улицы, посмотрел вверх, на окно. Узкая улочка со скромными двухэтажными, на одну семью, домиками и крошечными лужайками была запружена толпой. Как ему сейчас было жаль мисс Лено, ведь она одна, так далеко от родного дома, вероятно, с горечью вспоминает о своих друзьях и родственниках, которые заполнили сейчас все парижские улицы. Как ему хотелось загладить свою вину перед ней, продемонстрировать, что он ее прощает, показать, что в душе у него такие глубины, о которых она и не подозревает, что он не грязный маленький мальчишка, специализирующийся на порнографической живописи, а его отец-немец — не любитель крепкого, бранного словца.