Богач, бедняк. Нищий, вор.

— Ну хорошо, ты мне тогда будешь больше нравиться.

Он согласился и на это. Но неохотно.

— Это моя последняя уступка, — сказал он.

День ото дня становилось все теплее. Они подолгу лениво лежали на солнце. Оба сильно загорели, и волосы Джин от солнца и соленой воды стали совсем светлыми. Она давала ему уроки тенниса на кортах отеля и говорила, что он способный. Она очень серьезно относилась к этим урокам и, когда он допускал ошибки, делала ему резкие замечания. Она научила его кататься на водных лыжах. Он не переставал удивляться, как много разных вещей она умела делать отлично.

Куда бы они ни шли. Джин брала с собой фотоаппараты и без конца снимала его на фоне мачт, крепостных валов, пальм, волн. «Я хочу сделать из твоих фотографий обои для нашей спальни в Нью-Йорке», — говорила она.

Они собирались посетить Италию, когда им надоест Антибский мыс. На карте они обвели кружками Ментону, Сан-Ремо, Милан (там надо будет посмотреть «Тайную вечерю»), Рапалло, Санта-Маргериту, Флоренцию (там Микеланджело и Боттичелли!), Болонью, Сиену, Ассизи, Рим. Эти названия звенели на солнце как колокольчики. Джин уже всюду там побывала. Раньше. Пройдет еще много времени, пока он узнает о ней все.

Им не надоедало на Антибском мысе.

Они послали телеграмму Колдервуду, что задержатся на неопределенное время.

В отеле они не заговаривали ни с кем, кроме одной итальянской киноактрисы, которая была так красива, что с ней нельзя было не заговорить. Джин потратила целое утро, фотографируя актрису, и отослала снимки в «Вог» в Нью-Йорк. Из «Вога» пришла телеграмма, что фотографии будут опубликованы в сентябрьском номере.

Этот месяц не могло омрачить ничто.

И хотя Антибский мыс им еще не надоел, они сели в машину и поехали на юг посмотреть те города, что обвели кружками на карте. И нигде не испытали разочарования.

Они сидели в кафе на вымощенной булыжником площади в Портофино и ели шоколадное мороженое, лучшее шоколадное мороженое в мире, и разглядывали женщин, продававших туристам открытки, кружева и вышитые скатерти, а еще она смотрела на яхты, стоявшие на якоре в порту.

Среди них выделялась одна — изящная, белая, футов шестьдесят в длину, с прекрасными, чистыми, типично итальянскими линиями.

— Тебе хотелось бы иметь такую? — спросила Джин, ковыряя ложечкой мороженое.

— А кому бы не хотелось?

— Я куплю ее тебе, — сказала она.

— Спасибо, — ответил он. — А может, в придачу и «феррари», и пальто на норковой подкладке, и дом из сорока комнат на Антибском мысе, если уж ты такая щедрая.

— Нет, я не шучу, — продолжая есть мороженое, сказала Джин. — Если ты действительно хочешь.

Он внимательно посмотрел на нее. Она была спокойна и серьезна.

— Что-то не понимаю, — сказал он. — «Вог» платит тебе не такие деньги.

— Я и не рассчитываю на «Вог». Я жутко богата. После смерти матери мне осталось совершенно неприличное количество ценных бумаг. Ее отец владел одной из крупнейших фармацевтических фирм в США.

— Как называется фирма? — с подозрением спросил Рудольф.

Она сказала, и он, присвистнув, отложил ложку.

— Пока мне не исполнится двадцать пять лет, отец и брат считаются моими опекунами и я не распоряжаюсь всем своим состоянием, но даже сейчас мой годовой доход по крайней мере в три раза больше твоего. Надеюсь, я не испортила тебе настроения на весь день?

Рудольф разразился хохотом.

— Черт побери! Вот это медовый месяц!

В тот день они пошли на компромисс: она купила ему не яхту, а рубашку пронзительно-розового цвета, которую выбрала в сомнительном магазинчике вблизи у порта.

Позднее, когда Рудольф поинтересовался, почему она раньше не сказала ему об этом, Джин не ответила на его вопрос прямо.

— Я ненавижу разговоры о деньгах, — сказала она. — В нашей семье только о них и говорили. Уже в пятнадцать лет я пришла к выводу, что деньги растлевают душу, если думать о них все время. Я ни разу не приезжала домой на летние каникулы с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. После окончания колледжа я не потратила ни одного цента из оставленных матерью денег. Я разрешила отцу и брату пустить их в дело. Они хотят, чтобы я позволила им распоряжаться доходами с моего капитала, когда я выйду из-под их опеки, но их ожидает большой сюрприз. Они постараются надуть меня при первой возможности, а я не хочу, чтобы меня надували. И уж тем более они.

— Хорошо, ну а что ты собираешься делать с этими деньгами?

— Ты будешь распоряжаться ими в моих интересах, — сказала она, но тут же поправилась: — Извини, в наших. Делай с ними все, что сочтешь нужным. Но только не говори со мной об этом. И не трать их на то, чтобы превратить нашу жизнь в ленивое, роскошное бесполезное существование.

— Между прочим, последние несколько недель мы живем довольно роскошно, — заметил Рудольф.

— Мы тратим твои деньги, заработанные твоим собственным трудом. К тому же это медовый месяц, а не настоящая жизнь, — возразила Джин.