– Одно вызывает у меня обиду – двуличие. Однажды я узнал, что тот самый судья, который вынес мне приговор, ел оленину – того самого оленя, которого я подстрелил за неделю до суда, ел за своим обеденным столом, в собственном доме, и куплена она была на его собственные деньги его собственным поваром. Двуличие – это червоточина в душе американского народа. Посмотри на твое дело, сынок. Что ты такого сделал? То, что сделал бы всякий, подвернись случай: тебе подставили аппетитную задницу, и ты не отказался. В твои годы, сынок, яйца готовы лопнуть, и все правила поведения летят к черту. Тот самый судья, который может вычеркнуть из твоей молодой жизни несколько лет, получи он предложение от тех двух толстозадых девчонок, про которых ты мне рассказывал, – так вот тот самый судья, получи он такое предложение и удостоверься в том, что никто его не увидит, станет скакать на этих девицах точно взбесившийся козел. Словом, поступит так же, как мой судья, который ел оленину. Изнасилование девственниц… – Дейв с отвращением сплюнул. – Правила, придуманные стариками. Все это двуличие, сынок, двуличие, всюду одно двуличие.
В дверях камеры появился Кунц.
– Выходи, Джордах, – сказал он.
С тех пор как Томас рассказал адвокату, нанятому дядей Харольдом, что Кунц тоже был в числе тех, кто спал с сестрами-близнецами, полицейский не проявлял к Томасу особого дружелюбия. Кунц был женат и имел троих детей.
Аксель, дядя Харольд и адвокат ждали Томаса в кабинете Хорвата. Адвокат был молодой, в очках с толстыми стеклами и с плохим цветом лица. Том сразу заметил, какой больной у отца вид. Даже в тот день, когда отец его ударил, Аксель выглядел лучше.
Он ожидал, что отец поздоровается с ним, но Аксель молчал – молчал и Том.
– Томас, – обратился к нему адвокат, – я рад сообщить тебе хорошую новость: все решилось к общему удовольствию.
– М-да, – произнес Хорват из-за стола. Нельзя сказать, чтобы он был так уж доволен.
– Ты свободен, Томас, – сказал адвокат.
– Вы хотите сказать, что никто меня здесь не держит? – спросил Томас, с сомнением оглядев сидевших в кабинете мужчин.
Лица у всех были отнюдь не радостные.
– Совершенно верно, – ответил адвокат.
– Пошли, – произнес Аксель Джордах. – Я уже и без того потерял достаточно времени в этом вонючем городе. – Он резко повернулся и, прихрамывая, вышел.
Томас вынужден был медленно тащиться за отцом. А ему хотелось бежать без оглядки, пока никто не передумал.
На улице ярко светило солнце. В камере окон не было, и, сидя там, невозможно было определить, какая на улице погода. Отец и дядя Харольд шли по обе стороны от Томаса, и он по-прежнему чувствовал себя под арестом.
В машине Аксель уселся впереди рядом с братом, Томас в одиночестве сидел на заднем сиденье. Он ни о чем не спрашивал.
– Если тебе интересно знать, я тебя выкупил, – сказал Аксель. Он даже не повернулся к Томасу и говорил, уставившись прямо перед собой. – Отдал этому Шейлоку пять тысяч за его фунт мяса. Наверное, еще никто не платил таких денег за полчаса с девкой. Надеюсь, по крайней мере ты получил тогда удовольствие.
Томасу хотелось сказать отцу, что он жалеет о случившемся и когда-нибудь постарается вернуть отцу эти деньги, но у него не поворачивался язык.
– Только не думай, что я сделал это ради тебя или ради Харольда… – продолжал Аксель.
– Послушай, Аксель… – перебил брата Харольд.
– Помри вы оба хоть сегодня, у меня бы даже аппетит не испортился, – сказал отец Томаса. – Я сделал это ради единственного стоящего человека в семье – ради твоего брата Рудольфа. Я не хочу, чтобы он начинал взрослую жизнь, имея вместо приданого брата-каторжника. А с тобой мы видимся сегодня в последний раз. Я не желаю больше тебя ни видеть, ни слышать. Сейчас я сяду на поезд, уеду домой, и между нами все кончено. Ясно?
– Ясно, – ответил Томас.
– Ты тоже сегодня же уедешь из города, – дрожащим голосом подхватил дядя Харольд. – Это условие мистера Чейза, и я с ним полностью согласен. Я отвезу тебя сейчас домой, ты соберешь свои вещи и больше ни одной ночи не останешься под моей крышей. Это тебе тоже ясно?
– Да, да, – раздраженно сказал Томас. Пусть он катится вместе со своим городом ко всем чертям. Кому нужна эта дыра?
Больше они не разговаривали. Дядя Харольд подвез Акселя к вокзалу, где тот вышел и, не сказав ни слова и даже не закрыв за собой дверцу, захромал прочь. Дяде Харольду пришлось протянуть руку и захлопнуть ее.
В комнатке на чердаке на его кровати лежал старый, потрепанный чемодан. Томас узнал его. Чемодан принадлежал Клотильде. Простыни с кровати были сняты, а матрас скатан, точно тетя Эльза боялась, что племянник решит вздремнуть несколько минут перед отъездом. Тети Эльзы и девочек не было дома. Желая избежать заразы, тетя Эльза увела их днем в кино.
Томас быстро побросал в чемодан свои немногочисленные пожитки: несколько рубашек, нижнее белье, носки, вторую пару ботинок и свитер. Затем снял рабочий комбинезон, в котором его арестовали, и переоделся в новый серый костюм, купленный ему тетей Эльзой на день рождения.